Не возжелай мне зла

В голове мелькают картины одна страшней другой: вот Кирсти пытается столкнуть Робби с моста, перекинуть через перила, вот она угрожает ему ножом… Вот снова хитростью травит наркотиком. Может, она просто запугивает меня и не стоит так нервничать. Сейчас приедем и увидим, что Кирсти вообще там нет, поговорила со мной и сразу удрала.

Тогда почему телефоны Марка и Робби выключены?

И что значат последние слова Кирсти: «жизнь за жизнь»?

Она ведь успела всем доказать, как ловко играет на опережение.

Статья в «Эдинбургском курьере» должна была положить конец этой истории, Кирсти обещала больше не мстить мне, но все вышло наоборот, ситуация усугубилась, стала критической. Проклинаю себя за то, что не попросила Кэрис перед публикацией показать текст, но мне ведь и в голову тогда не пришло, что его напечатают так быстро, и я никак не ожидала, что журналист перевернет все с ног на голову.

«И зачем только меня понесло в Ирландию. Сидела бы себе в Эдинбурге, заперлась бы в доме с детьми и носу не высовывала».

– Вы же не знали, что случится такое! – кричит Шон.

Кажется, я проговорила последние слова вслух… Нет, конечно, он просто угадал по моему лицу, что я виню во всем только себя.

– Мы почти на месте. Она не успеет ничего сделать. Не волнуйтесь.

Не хватает смелости спросить, как он думает, что Кирсти намерена делать. Вдруг его предположения еще страшней моих. Изо всех сил стараюсь не выдать чувств, хотя самой, по правде говоря, волком выть хочется.

Факты обычно меня успокаивают, даже подбадривают, но про этот мост лучше было бы знать поменьше. Лет пять назад у Фила была пациентка, страдавшая повышенным маниакальным синдромом, она непрерывно, без остановки сыпала разными фактами и цифрами. Фил приходил домой с работы и рассказывал, что в тот день мучило ее и не давало покоя. И однажды она выдала ему статистику, связанную как раз с этим мостом (построен в 1964 году, длина два с половиной километра и т. д.), но больше всего я запомнила данные о самоубийствах. Каждый год с моста прыгает в среднем двадцать человек, и за все годы со дня постройки из них не погибли только трое. Упасть на воду с высоты более сотни метров все равно что шмякнуться на бетонный тротуар. И пусть всех подбирали проходящие мимо корабли или лодки, от полученных повреждений люди неизбежно умирали.

Шон останавливает машину прямо перед въездом на мост, и мы выходим. Мимо нас мчится самый разный транспорт. В ушах стоит непрерывный шум моторов, от выхлопных газов трудно дышать. Чтобы заслониться от солнца, подношу ладонь козырьком ко лбу, хочу увидеть, что происходит на мосту; рядом останавливается еще одна машина, из нее выходят двое полицейских в форме.

– По нашей стороне идут четверо, в ту сторону, – кричит один из них, в глазах его тревога. – Сотни две метров отсюда. – Он протягивает Шону бинокль. – Гляньте, может, кого узнаете.

Шон смотрит, но совсем недолго, передает бинокль мне.

– Кажется, там Кирсти, а с ней Робби, Марк и Тесс.

Прижимаю бинокль к глазам. Несколько секунд навожу резкость, наконец получается. Рассмотреть, кто там, мне хватает мгновения, руки дрожат, и я опускаю бинокль.

– Да, это они, – говорю я, едва шевеля языком и пытаясь осмыслить увиденное.

Мальчики идут в нескольких шагах впереди девочек, Марк оглядывается и смотрит на Кирсти. Он явно чем-то напуган. Лица Робби рассмотреть не успела. Да, еще Тесс шагает, прижавшись к Кирсти, будто девочки крепко связаны веревкой.

– Перекройте мост! – кричит Шон – это приказ полицейским. – И срочно вызывайте своих ребят с оружием!

Нарочно отворачивается и что-то добавляет вполголоса, мне не слышно; полицейские быстро садятся в машину и уезжают.

– Значит, так, Оливия, слушайте внимательно. – Шон берет меня за руку и подводит поближе к машине, пытаясь найти местечко, где поменьше шума и не нужно кричать. – Я сейчас поеду за последней машиной, догоню их и попытаюсь с Кирсти поговорить.

– Я поеду с вами.

– Если она что-то задумала, мне кажется, у меня больше шансов отговорить ее, чем у вас.

Смотрит вдаль, туда, где уже горят большие неоновые знаки, принуждающие водителей снизить скорость и остановиться.

– В общем, мне надо ехать. Оставайтесь здесь и никуда не уходите.

– Нет! – Я отталкиваю его руку. – Я должна там быть! Ведь ей нужна я, одна я! Все остальные там только потому, что меня нет.

– Куда вы суетесь?! С вашими-то эмоциями…

– Вот с моими эмоциями я и должна быть там! – Не слушаю больше, сажусь в машину. – Еду с вами, и точка. И вы меня не остановите. Это моя проблема. Там мой сын.

Я крепко цепляюсь за ручку дверцы, готова хоть кусаться, если ему взбредет в голову вытаскивать меня силой. Но он этого не делает. Проходит буквально мгновение, и он принимает решение: чем тратить драгоценное время на уговоры, скорей мчаться туда, где моему сыну угрожает опасность, дорога каждая секунда. О’Рейли обегает машину, садится за руль и включает двигатель.

– Оливия!

– Что? – Поворачиваюсь к нему и вижу его напряженное лицо.

– Я не хочу подвергать вас опасности.

Ничего не отвечаю: оба мы понимаем, что обсуждать это уже поздно.