Не выпускайте чудовищ из шкафа

В саду темно. Ни фонарей, ни окон, луна и та ныне слабая. Но все одно видно, что плечи Сапожника покрывает сеть мелких шрамов. Будто… будто кто-то вырезал на теле узоры.

– Думаю. – Бекшеев оперся на трость.

А дышалось и вправду легко. Свободно. Чуть примораживало, и воздух от этого мороза сделался звонким и отчего-то сладким.

Его хотелось пить.

И холод не мешал.

– Шею ему сломали. Кто-то, кого он подпустил близко. Тебя подпустил бы?

– Не уверен. Меня… опасался.

– Почему?

Сапожник поднял руки и потянулся, выгнулся до хруста в костях.

– Чуял. Чутье у мальчишки имелось.

– У него деньги нашли. Три рубля.

– Много. – Состояние Сапожниковых давно исчисляется миллионами. Хотя по нему и не скажешь. – Для наших мест, – уточнил Сапожник. – И для него. Яжинский их крепко в кулаке держал.

– И денег бы не дал?

– Не на глупости.

– Что за глупости?

Недолгое раздумье. И все же Бекшеева сочли годным, чтобы сказать:

– Видел его. В лавке. Хомутовой.

– Поясни.

– Держит. Тут. Не из первых, но лавка чистая. На Малой Рыбацкой. Мыло хорошее. Гребни. Шпильки. Для волос всякие такие… разные. Штучки. Женские.

– И что он там делал?

А главное, что в этой лавке самому Сапожнику понадобилось?

– Есть у меня… – он слегка поморщился, – знакомая… Просто знакомая.

– Я не спрашиваю.

– Спрашиваешь. Женщина… Отец не одобрит. – Он подобрался весь, явно готовый защищаться.

– Я не обязан отчитываться твоему отцу. О твоих знакомых. И… может, ты зря? К нему так?

Волосы Сапожник стрижет коротко. А шрамы останавливаются на шее.

Поворачивается к дому, который виден темной громадиной. Он слишком велик для одного человека. А Сапожник молчит. Перекатывается с пятки на носок и обратно. Это мерное движение завораживает.

– Мальчишка с Хомутовой говорил. И каталоги лежали. Выбрал он что-то.

Подарок?

Явно для женщины. Для особенной женщины, на которую не жаль потратить три рубля.

– Он рубль оставил ей.

Четыре, получается.

– А где он взять деньги мог? – Если уж разговор пошел.

И Сапожник останавливается. Выдыхает. Кажется, говорить о других ему много проще.

…Та его подруга, она наверняка из мещан.

Не лезь.

– Не знаю. – Сапожник покачал головой.

– А предположить? Теоретически. Вот… ты парень, который влюбился. – Смешок. – И хочешь сделать даме подарок. Но не простой, не ракушку с берега, а что-то серьезное…

– Она не из своих.

– То есть?

– Девушка эта. Своим бы как раз ракушку. Или вот мыла… мыло стоит двадцать копеек. Тридцать, если совсем хорошее. С Большой земли. – Надо же, какая осведомленность. – Ленты и вовсе десять, а если брать из тех, что в остатках, то и того дешевле. Гребни… самый нарядный – полтора рубля. С перламутром. Такие рыбаки берут, когда о намерениях заявить желают. Тут, – уточнил Сапожников. – И те, которые из местных, были бы рады.

– А он заказывал что-то из каталога?

– Дорогое.

– Может, просто сильно влюбился?

В пятнадцать-то лет иначе не бывает.

– Может. Но… не просто. Все влюбляются. Но обычно хватает того, что в лавке. А ему особый подарок. Кому?

Надо бы выяснить.

Или нет?

– Предположения?

Пожатие плечами. Стало быть, нет. Интересно, почему Зима… хотя она не знала, что парень был в этой вот лавке.

– Хорошо. А деньги? Допустим, он влюбился. И в девушку, за которой ухаживать не так просто. Верно? – Кивок. – Но на подарок нужны были деньги. Отец бы ему не дал.

– Не на гребни.

– Именно. Тогда откуда он их взял? Вот ты куда бы пошел?

Сапожник опять задумался.

– Не в рыбаки. Это время. И от Яжинского не скрыть, или сам бы понял, или донесли бы, что пацаненок в чужой артели. Тут свои. Разносчиком? Тоже нет. Тоже время. А у него и дома работы хватало.

– Значит, он нашел такую, которая не требовала много времени?

И приносила относительно неплохой доход, что уже навевает нехорошие мысли.

– Дерьмо, – с выражением произнес Сапожник. – Вот… придурок.

Мертвый.

Мертвый наивный мальчишка, с которым случилась большая любовь. С Бекшеевым вот не случилась. Не успел, наверное. Не считать же любовью Настасью Ольскую, с которой он в переписке состоял, а потом как-то вот…

А о жене и говорить не след. Жена – она не для любви. Статус. Положение. И просто принято так. Нет, и вправду дерьмо.

– Контрабанда? – предположил Бекшеев.

– Лодка у него была, но… что отсюда возить кроме рыбы-то? – Сапожник поднял рубашку. – И сюда нечего.

– Зелья…

– Какие? Опиум тут в аптеке есть. Доктор выпишет, если надо. Да и… особо никто не балуется. Стимуляторы? Их попробуй достань. И денег стоят немалых. Кому их тут потреблять?

Вот и Бекшееву тоже было бы интересно.

– А если наоборот?

– Нет, тут ни мак, ни прочие серьезные травы не растут. Климат не тот. Золото? Что с ним на Дальнем делать-то? Как и с камнями. А табак, вино и прочие штуки паромом проще. Лодка много не возьмет, да и… Нет, Яжинский заметил бы, что лодку брали. Другое что-то.

Но что?

Проклятье. Как же не хватает информации. Просто катастрофически не хватает.

– Я порасспрашиваю, где Мишку видели. – Сапожник накинул пиджак. – Может, что и получится.

– Спасибо.

– Не за что. Ты… вроде нормальным кажешься. – Почти признание. – И матушке поклон.

– Зайди, – попросил Бекшеев, – она будет рада.