Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Он одержим. В принципе, они все такие с большего… но этот зациклился на одной идее. Хотя…

– Какой?

– Сама и спроси.

А теперь я поняла, что эта зараза улыбается. И почему-то от этого стало… легко? Нет, еще нет. Но не больно. И губы сами в улыбке растянулись.

– Спрошу.

– Не сомневаюсь.

– У нас Мишку убили. Мальчишка. Из местных. Шею сломали. И сбросили…

Наверное, хорошо, что Одинцов позвонил. С кем еще поговорить? Медведя волновать нельзя. Да и если поймет, что тут что-то серьезное, вцепится. А у него Ниночка. И вообще… остальные? Мы не друзья друг другу. Просто свои. Те, кто способен понять и принять, но еще не значит, что будут слушать.

Софья спит.

А вот Одинцов слушал. Эта зараза всегда умела слушать. И я говорила, и было почти как раньше… почти как на охоте.

Есть ли большая радость для ищейки?

– Плохо, – произнес Одинцов.

– А то…

– Нет. Возможно, Бекшеев и не одержим. А это… это опасно. – Я закатила глаза к потолку. Можно подумать, охота когда-то была безопасной. – Тьма, одно дело, когда идешь по чужому следу. И совсем другое, когда ищешь кого-то из своих. Тем более… тем более что всегда легко ошибиться. А стоить ошибка будет дорого.

– Ты мне морали читаешь на ночь глядя?

Вздох. И робкое:

– Может, мне приехать?

– Только попробуй.

Нам не стоит видеться. И мозгоправы с этим согласны. И менталисты. И матушка его, дражайшая вдовствующая княгиня. Да и сама я понимаю, что именно так и правильно.

– Или прислать кого?

А вот над этим предложением я задумалась. У него ведь есть знакомые. И спецы, которые… которые что? Дальнего не знают. Людей тоже. И наши их примут в штыки.

– Пожалуй, нет. Смысла не вижу.

Подумалось, что он станет уговаривать, но Одинцов неплохо меня знал.

– Завтра. Я тебе завтра позвоню.

– Погоди. – Я вдруг поняла, что хочу спросить. – Помнишь, тогда… когда я пыталась создать зверя… другого.

– Хочешь повторить? – И снова эта зараза знала все наперед. – Это будет разумно.

– Тогда у меня не вышло. А потом, уже после войны, ты как-то упомянул, что знаешь почему. И что если захочу, то могу снова попробовать. И шансы хорошие.

А я велела ему заткнуться и забыть, что он и сделал.

– Несколько причин. – Одинцов ответил не сразу. – Я потом уже читал отчеты. Так вот, животное должно быть молодым. Чем моложе, тем легче переносят трансформацию. Людей это тоже касается, поэтому и ты, и Софья выжили.

Секундная стрелка весело бежит по циферблату.

Часы каминные. И наверняка дорогие. В этом доме вовсе нет дешевых вещей, и когда-то данное обстоятельство меня несказанно бесило. Хотя, справедливости ради… меня тогда все несказанно бесило.

– Во-вторых, ты сама была сильно ослаблена. А трансформация требует энергии.

И снова правда.

Мы еле-еле выбрались на тот островок посреди болот. Охота – она ведь не только для тебя охота. И в любой момент ты из охотника можешь стать дичью.

– Ну и, в-третьих, нужно четко понимать, что кардинальные изменения невозможны. Трансформация лишь усиливает какие-то исходные свойства. А ты пыталась из старой деревенской шавки сделать второго Мрака.

– То есть я все сделала не так.

Засранец. Мог бы и соврать. Только… не станет. Потому что лжи я ему точно не прощу.

– Это ведь я просил. – Одинцов был честным не только со мной. – Ты не хотела.

Ну да.

Не хотела. Но тогда это казалось тем самым шансом, который позволит выжить. Это теперь я опытная и умная. Это теперь я могу мысленно обернуться и понять, что мы бы и без той несчастной псины справились бы. И ведь справились, раз живы.

Раз выбрались.

И вот он там. А я тут.

– Ты… вообще как? – поинтересовался Одинцов осторожно.

– Да в целом неплохо. А у тебя дочка родилась?

Спросила и осеклась, потому что память – она как осколки в рукаве: только забудешь – и всенепременно напорешься.

– Да… Зима.

– Ты что, ее…

– Красивое имя. И зимой же родилась. – Он оправдывался. Он, мать его, действительно оправдывался. – Крестной не будешь?

– Конечно нет.

Кто меня в храм-то пустит. Нет, пустить-то пустят, сейчас к вопросам веры много проще относятся. Но все одно, чтобы крестной? Чересчур.

Тут даже его влияния не хватит.

– А жена твоя…

– Понимает. Она мудрая женщина.

Любая женщина, которой деваться некуда, обретает невероятную мудрость.

– Ты сволочь, Одинцов.

– Какой уж есть. Точно не надо приехать?

– Точно.

– Я… кое-что читал. Старые программы… они ведь начались от вас. – Я устроилась поудобнее, хотя кресло, если с ногами забраться, было несколько тесноватым. – Еще с древности боги даровали людям способность повелевать тварями малыми. И менять их в свою нужду. Не всем, конечно. Тут зависит, думаю, от врожденных способностей. И умений кое-каких. Слышала ведь легенды о берах?

Кто их не слышал.

Я закрыла глаза. И вдруг снова вспомнилось. Запах опары, которая поднимается по-над краем кадушки. Матушкины руки в муке. Вот она хлопает, и мука белой пылью сыплется на опару. А матушка обминает, делит, чтобы отправить кусок в другую кадушку, где уже замешано тесто для завтрашнего хлеба.

И старая Лисица, чьи волосы белы, а глаза слепы, прядет нить. Нить скручивается тонкая да легкая, такая у нас, зрячих, не выходит.