Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Нет, одну еще можно по случайности. Двух, если мальчишка имел… нестандартные наклонности, – все же некоторые темы Одинцов обходил стороной, – но семеро? Да и на телах есть следы. Убили их не сразу.

Бекшеев не сдержался.

Нехорошо ругаться. Но иногда хочется.

– Найдем, – спокойно отозвался Одинцов. – Идти ему некуда. Там все же Восток, дорог немного, а без дороги не рискнет. Мальчишка же. – Мальчишка, причастный, если они не ошиблись, к смерти семерых. – Я тревогу поднял. Да и… счета папенькины заблокированы. Теперь, если с чековой куда сунется, там его и возьмут. А он же привык с чековой, налички при себе немного. Поэтому просто терпение. И расскажи, что там у вас. Мальчишку и вправду убили?

– Вправду. – Бекшеев понял, что отпускает.

Прав Одинцов.

Княжич, судя по всему, еще та сволочь, но и сволочам надо где-то спать и что-то жрать. Тем паче таким, привыкшим к комфорту.

Выйдет.

Даже если его на Большую землю переправят, то городишко на той стороне один – Лезинск. И не сказать чтобы большой. До другого – сотня верст, если по железной дороге. И та одна. Морем? Морем тут ходят охотники на морского зверя да рыболовы. Никаких тебе пароходов с теплоходами.

С отчаяния, конечно, можно и рискнуть. Но вопрос, насколько княжич отчаялся? Да и деньги… он ведь что-то да заплатил, чтобы выбраться из камеры. И что осталось?

– Ты рассказывай, – велел Одинцов. – Там уже на двоих чего и решим.

Рассказ много времени не занял.

– Все-таки свои… Барский – возможно. Даже вероятно. Он и вправду деньги любит. И да, думаю, прав Ник-Ник, саперы ведь в разных местах оказывались. И многое тогда мимо казны прошло. Правда, врать не стану, что видел и точно знаю. И за руку я его не ловил. – Заместитель начальника имперского Следственного комитета замолчал. А потом высказал-таки сомнения: – Но как-то это… слишком нарочито, что ли? – Шелест в трубке усилился. – Он, может, и вор, но не идиот… совершенно точно не идиот. Зачем ему так подставляться? В свою смену. Масло это… Он ведь внизу частенько бывал. Ты сам сказал, что он сидел рядом с камерой. А стало быть, и трогать ее трогал. И запах сохранился бы. Но его наличие объяснить было бы легко. Как и любому другому.

– Ключи?

– Еще проще. Тоже и в руки брал, и хранил. Если там вовсе основные использовали. Комплектов ведь всегда несколько. Одни внизу. Проверял?

– Нет, – вынужден был признать Бекшеев.

– Ничего. Со временем присобачишься.

– С бумагами иначе.

Информация на них статична. Она не спешит. Не меняется. Не норовит солгать. Не так, во всяком случае, как люди.

– Верю. Ненавижу бумаги… Так вот, с отпечатками можешь поиграть, но готов поклясться, что будут или Барина, или еще чьи-то. А вот масло… Зачем оно?

Ответа Бекшеев не знал.

А потому решился спросить, раз уж с разговором заладилось.

– Остальные как? Кому здесь можно верить-то?

– Никому. Из этих, – спокойно и без раздумий ответил Одинцов. – Себе можешь. Зиме. Софья… она почти беспомощна, так что по городу разгуливать, освобождая убийцу, или в чем ты там ее подозреваешь, не станет.

И снова почудилась в словах насмешка.

– Тоже думаешь, что я спятил? – поинтересовался Бекшеев.

Там, на Большой земле, в Петербурге благословенном, подобных вопросов не задают. Во всяком случае не так прямо.

– Была такая мысль. Ну да… с кем не бывает. А теперь, если все так, как есть… Я отправил адъютанта. Передашь ему бумаги, как появится. Или что там у тебя.

И с чувством выполненного долга отойдешь в сторону, позволив другим делать свою работу. Они ведь опытней. И удачливей.

И на войне были не так, как ты, в тиши кабинетов.

Глупые мысли. Это подросткам простительно обижаться, а Бекшеев давно уже взрослый.

– Расскажи. – Звучит не просьбой, почти приказом, и Одинцов подчиняется.

– На самом деле я их не так чтобы знаю. Мы тогда в один госпиталь провалились… Зима рассказывала?

– Кое-что, – Бекшеев ответил уклончиво. – Вы попали в ловушку. И накрыло.

– Да… накрыло хорошо. Шли всего пять верст, а будто сотню отмахали. Медведь кровью истекает, в беспамятстве. Софья не лучше, но хотя бы легче. Это много значит там, что легче… Мы с Зимой за двоих. И надо бы бросить. Но не простит. Это страшно. Тогда. Да и теперь тоже. Вот… А по следу – охотники. Ищейку-то она сразу выловила. А маг опытным оказался. Не пророк хотя бы… пророк ушел. Я так думаю. Или нет? Я одно время хотел выяснить, но как-то оно все не до того было… а потом понял, что времени прошло столько, что смысла в этом нет.

А в чем он есть, смысл?

В окне сером? В зыби, что по ту его сторону? Оседает и на стекле, и на сизых ветвях плюща. В острове этом? В жизни?

– Так вот… маг тогда ищейку нам подсунул, а как взяли ее, то и ударил. Хорошо так… мой щит с ходу вдребезги. Ну и сил-то никаких… вот. А Зима выстояла. Чудом, не иначе. И притворилась мертвой. Поняла, что ублюдок не устоит… Ему бы второй волной бахнуть, да, видать, силенок не осталось. Маги – они ведь тоже…

Не вечные.

В стекле отражается Бекшеев, бледная тень себя. И страшноватая, по правде.