Не вышел из боя

Но Левитан ворвался, как в спортзал.

Он отчеканил громко: «Первый в мире!»

Он про меня хорошее сказал.

Я шлем скафандра положил на локоть,

Изрёк про самочувствие своё…

Пришла такая приторная легкость,

Что даже затошнило от неё.

Шнур микрофона словно в петлю свился,

Стучали в рёбра лёгкие, звеня.

Я на мгновенье сердцем подавился —

Оно застряло в горле у меня.

Я отдал рапорт весело, на совесть,

Разборчиво и очень дедово.

Я думал: вот она и невесомость,

Я вешу нуль, так мало — ничего!

Но я не ведал в этот час полёта,

Шутя над невесомостью чудной,

Что от неё кровавой будет рвота

И костный кальций вымоет с мочой.

Всё, что сумел запомнить, я сразу перечислил,

Надиктовал на ленту и даже записал.

Но надо мной парили разрозненные мысли

И стукались боками о вахтенный журнал.

Весомых, зримых мыслей я насчитал немало,

И мелкие сновали меж ними чуть плавней,

Но невесомость в весе их как-то уравняла —

Там после разберутся, которая важней.

А я ловил любую, какая попадалась,

Тянул её за тонкий невидимый канат.

Вот первая возникла и сразу оборвалась,

Осталось только слово одно: «Не виноват!»

Но слово «невиновен» — не значит «непричастен»,

Так на Руси ведётся уже с давнишних пор.

Мы не тянули жребий, — мне подмигнуло счастье

И причастился к звёздам член партии, майор.

Между «нулём» и «пуском» кому-то показалось,

А может — оператор с испуга записал,

Что я довольно бодро, красуясь даже малость,

Раскованно и браво «Поехали!» сказал.

[1970]

МАСКИ

Смеюсь навзрыд — как у кривых зеркал.

Меня, должно быть, ловко разыграли:

Крючки носов и до ушей оскал —

Как на венецианском карнавале.

Что делать мне — бежать, да поскорей?

А может, вместе с ними веселиться?..

Надеюсь я — под маскою зверей —

У многих человеческие лица.

Все в масках, в париках — все, как один:

Кто сказочен, а кто — литературен…

Сосед мой слева — грустный Арлекин,

Другой — палач, а каждый третий — дурень.

Один себя старался обелить,

Другой лицо скрывает от огласки,

А кто — уже не в силах отличить

Своё лицо от непременной маски.

Я в хоровод вступаю хохоча,

Но всё-таки мне неспокойно с ними:

А вдруг кому-то маска палача

Понравится — и он её не снимет?!

Вдруг Арлекин навеки загрустит,

Любуясь сам своим лицом печальным?!

Что, если дурень свой дурацкий вид

Так и забудет на лице нормальном?!

Вокруг меня смыкается кольцо —

Меня хватают, вовлекают в пляску.

Так-так, моё нормальное лицо

Все остальные приняли за маску.

Петарды, конфетти… Но всё не так.

И маски на меня глядят с укором.

Они кричат, что я опять не в такт

И наступаю на ноги партнёрам.

Смеются злые маски надо мной,

Весёлые — те начинают злиться,

За маской пряча, словно за стеной,

Свои людские подлинные лица.

За музами гоняюсь по пятам,

Но ни одну не попрошу открыться:

Что, если маски сброшены, а там —

Всё те же полумаски-полулица?!

Я в тайну масок всё-таки проник.

Уверен я, что мой анализ точен:

И маски равнодушия у них —

Защита от плевков и от пощёчин.

Но если был без маски подлецом —

Носи её! А вы… У вас всё ясно:

Зачем скрываться под чужим лицом,

Когда своё воистину прекрасно?!

Как доброго лица не прозевать,

Как честных угадать наверняка мне?!..

Они решили маски надевать,

Чтоб не разбить своё лицо о камни.

1968–1970

ИНОХОДЕЦ

Я скачу, но я скачу иначе —

По камням, по лужам, по росе.

Бег мой назван иноходью — значит:

По-другому, то есть — не как все.

Но наездник мой всегда на мне

Стременами лупит мне под дых

Я согласен бегать в табуне —

Но не под седлом и без узды!

Если не свободен нож от ножен —

Он опасен меньше, чем игла.

Вот и я подсёдлан и стреножен,

Рот мой разрывают удила.

Мне набили раны на спине,

Я дрожу боками у воды.

Я согласен бегать в табуне —

Но не под седлом и без узды!

Мне сегодня предстоит бороться, —

Скачки! Я сегодня фаворит.

Знаю, ставят все на иноходца, —

Но не я — жокей на мне хрипит!

Он вонзает шпоры в рёбра мне,

Зубоскалят первые ряды…

Я согласен бегать в табуне —

Но не под седлом и без узды!

Пляшут, пляшут скакуны на старте,

Друг на друга злобу затая, —

В исступленье, в бешенстве, в азарте —

И роняют пену, как и я.

Мой наездник у трибун в цене —

Крупный мастер верховой езды.

Ох, как я бы бегал в табуне —

Но не под седлом и без узды!

Нет, не будут золотыми горы —

Я последним цель пересеку:

Я ему припомню эти шпоры —

Засбою, отстану на скаку!..

Колокол! Жокей мой «на коне»,

Он смеётся в предвкушенье мзды.

Ох, как я бы бегал в табуне —

Но не под седлом и без узды!

Что со мной, что делаю, как смею —

Потакаю своему врагу!

Я собою просто не владею —

Я прийти не первым не могу!

Что же делать остаётся мне?

Вышвырнуть жокея моего —

И бежать, как будто в табуне, —

Под седлом, в узде — но без него!

Я пришёл, а он в хвосте плетётся —

По камням, по лужам, по росе…

Я впервые не был иноходцем —

Я стремился выиграть, как все!

Я НЕ УСПЕЛ

Свет Новый не единожды открыт,

А Старый весь разбили на квадраты.

К ногам упали тайны пирамид,

К чертям пошли гусары и пираты.

Пришла пора всезнающих невежд,

Всё выстроено в стройные шеренги.

За новые идеи платят деньги,

И больше нет на «эврику» надежд.

Все мои скалы ветры гладко выбрили,

Я опоздал ломать себя на них.

Всё золото моё в Клондайке выбрали,

Мой чёрный флаг в безветрии поник.