В надежде на моральную поддержку он позвонил идеальной девушке. Та сказала, что его звонок очень кстати, после чего сообщила следующее. Лишь благодаря исключительной своей доброте она целых полгода терпела его глупые и навязчивые ухаживания, надеясь, что он сам всё поймёт, но он не понял, и теперь чаша, как говорится, терпения переполнилась. Сносить всё это дальше она не намерена, ну, а если просьбы отстать по-хорошему ему будет недостаточно, то её мама, к слову сказать, работающая главбухом в бандитском казино, легко организует более убедительные методы воздействия.
Пошлость, которой обернулась главная, как он полагал, любовь его жизни, потрясла Макса гораздо сильнее, чем проблема с жильём, и к концу первой недели беспробудного пьянства он не придумал ничего лучше, чем поделиться своим горем с Таней. С ней от таких откровений случилась настоящая истерика, и, плача навзрыд, она убежала от пьяного, тупо глядящего на неё и совершенно не понимающего, в чём проблема, Макса, посреди ночи. Вынырнув из запоя, он ужаснулся тому, что сделал, и позвонил ей, чтоб попросить прощения; ему ответил незнакомый мужской голос, сообщивший, что Таня вышла замуж и просит её больше не беспокоить.
Эпилог
Перевозить семью в Москву Максиму не хотелось. Доход юриста в крупной столичной компании позволял взять кредит на хорошую современную квартиру в областном центре, сохранив при этом прежний уровень потребления, в то время как ипотека на убогую «брежневку» в Москве потребовала бы от всей семьи режима жёсткой экономии. Так, подхвативших ОРВИ детей пришлось бы мариновать в агрессивных очередях государственных поликлиник, а образовательные учреждения и спортивные секции выбирать по критерию «платные/бесплатные». В общем, у жизни на родине был только один минус — главе семейства по-прежнему предстояло ездить на работу в Москву, но они с женой решили, что справятся. А уж когда жена нашла продающуюся срочно, по случаю, чудесную мансарду в сто квадратов (новый дом на стрелке двух рек, район малоэтажной застройки, 10 минут пешком до центра), вопрос с городом проживания был решён окончательно.
Он сильно нервничал, дожидаясь очереди на регистрацию сделки, — боялся, как бы столь удачная покупка не сорвалась в последний момент. Увидев в коридоре Таню, которая болтала с подругой, он прикрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и медленных выдохов, чтобы успокоить расшалившиеся нервы, и усмехнулся. «Надо же, какая подробная, убедительная галлюцинация. Странно, кстати, почему мерещится именно Таня? Почему не Станислава, например? Она же красивее, и, кстати, в отличие от Тани, ничего плохого мне сделать не успела», — но тут Таня повернулась в его сторону и, замерев на секунду, кивнула.
С родителями всё хорошо, была замужем, недавно развелась, есть дочь. Он слушал, будто находясь под наркозом. Своим появлением Таня нарушила естественный ход времени, и прошлое, вместо того, чтобы просачиваться ручейками приятных воспоминаний, как оно делало раньше, обрушилось на него тысячетонной волной, оглушив и заставив судорожно хватать ртом воду. Его распирало не только от желания сказать Тане что-то важное, но и от злости, что она вдруг возникла в его нынешней благополучной жизни, да ещё с этим провоцирующим какие-то глупые, давным-давно забытые фантазии, разводом. К счастью, подошла очередь, и сопровождавшая Макса девушка-риелтор утащила его к регистратору.
Впрочем, случай договорить с Таней ему всё-таки представился. Однажды он открыл «Одноклассников», куда почти не заглядывал, и обнаружил там присланное ей несколько месяцев назад поздравление с днём рождения. Коротко поблагодарив и поставив в конце сообщения смайлик, он ненадолго замешкался с отправкой, и вдруг быстро, словно под чью-то диктовку, написал то, что не получилось сказать при встрече.
Признаться, я до сих пор не очень верю в реальность происходящего. Собственно, именно этим объясняется моё состояние при встрече с тобой. Ты тогда заметила, что я как-то не очень весел и разговорчив. Это правда — я был поражён тем, что увидел тебя. Просто не думал, что когда-нибудь снова увижу.
Я не могу сказать, что я тебя люблю. Я тебя совсем не знаю, и, к сожалению, вряд ли знал раньше. Однако мучающее и радующее меня чувство, которое я испытываю всё чаще (тоска по тому, что не сбылось либо не сбудется; или, как пел Гребенщиков, «сны о чём-то большем»), сейчас почему-то связано с твоим именем. Забавно, что в 94-м году, когда это чувство посетило меня впервые, я был с тобой, а в нынешней твоей роли (как бы олицетворение утраченного счастья) выступала Станислава (та, про которую ты мне тогда написала, что её я, в отличие от тебя, «любил, и любил сильно»).