– Терпеть их не могу, – ответил Буффорд брюзгливо. – Ходячие консервные банки. Кто знает, какие мысли булькают в их железных головах?
– Но вы имели с ними дело. Если наш груз или механические матросы вдруг взбунтуются, вы сможете их укротить, верно? – ехидно спросил Шнаппс.
Буффорд смутился.
– Надеюсь, мне не придется этого делать. Хотя у меня в каюте хранятся чистые перфокарты. Их надо передать покупателю за океаном. Но машинки для их пробивки у меня нет. Да и пользоваться я ей не умею. Знаете, в затылке големов есть окошко, открывается специальным ключом, через него заменяют перфокарты. Когда хотят дать голему новую роль.
– Вот! – сказал Шнаппс снисходительно. – Перфокарты. И никаких чувств, никаких мыслей. Поняли, госпожа Селеста?
Элли упрямо помотала головой и горячо заговорила.
– Разве мы все не живем, как големы? Выполняем роль, предписанную обществом. Та же перфокарта, если подумать. Но мы все хотим вырваться на свободу. Не зависеть от чьей-либо прихоти. Не думать о правилах! А устанавливать свои!
Когда она это сказала, капитан досадливо поморщился, как будто услышал глупость.
– Да вы романтик и идеалистка, госпожа Селеста, – сухо сказал он с почти неразличимой иронией.
– Да, я романтик и идеалистка. Что в этом плохого?
Капитан пожал плечами и усмехнулся.
Он недоволен, догадалась Элли. Чем-то она его разочаровала!
– Вы думаете, я незрелая глупышка? – холодно поинтересовалась она.
Капитан коротко качнул головой.
– Вы красиво говорите. Но вы действительно верите в ваши слова? Или лишь повторяете то, что прочитали в левых газетах, потому что это модно?
Элли набрала полную грудь воздуха, чтобы сразить капитана метким и ядовитым ответом.
– Дорогая, не стоит, – тетя Дженни коснулась руки Элли.
Элли выдохнула и всерьез разозлилась. Пожалуй, ей все же не нравится капитан Ларсен. Ни капли!
Куда делся тот увлеченный мужчина, который рассказывал ей о небесных чудесах сегодня утром? Который решил выполнить ее мечту и дать ей крылья? Теперь напротив вновь сидел застегнутый на все пуговицы холодный капитан, жесткий и циничный.
Их взгляды скрестились. Точно две льдинки пронзили сердце Элли. Взгляд капитана потемнел, возле рта напряглись мышцы. Элли первой отвела глаза, сгорая от обиды.
Вздор! Не стоит выходить из себя. Это всего лишь пустой спор за обеденным столом!
– Рыба сегодня особенно хороша, – нейтрально заметила тетя Дженни. – Передайте мою благодарность коку.
И все взялись за вилки.
Обед закончился, и второй помощник объявил, что сейчас в концертном зале начнется репетиция номеров к завтрашнему развлекательному вечеру. Он пригласил всех желающих блеснуть талантами.
Желающих блистать было мало. Тогда в дело вступил Блоб. Он неплохо знал увлечения многих пассажиров. Знал, кто умеет петь, а кто декламировать или танцевать. Уговорами и лестью он заманил в концертный зал на четвертой палубе с полдюжины любителей-артистов.
Элли тоже пошла: она обещала выступить с номером.
Однако настроения выступать у нее не было. Она все еще переживала стычку с капитаном за обедом.
С чего он вдруг так на нее набросился с этими идеалами и красивыми словами? Как будто она задела его больное место. Странно. Утром на верхней палубе и во время полета ей показалось, что между ней и Эвклидом Ларсеном зародилось взаимопонимание, протянулась тонкая нить симпатии. Но теперь она будто оборвалась. И это ее расстроило.
Может дело в том, что она не совсем человек и не сможет до конца понять людей? Иногда Элли остро чувствовала свою непохожесть на остальных. Как теперь, когда не могла объяснить поведение капитана Ларсена.
Или она выдумывает? Может, ей показалось, что он неодобрительно принимает ее взгляды, и не верит в ее искренность? Но в его холодных глазах мелькнули насмешка и отчуждение.
Да с чего вообще это ее задевает? Не должно задевать! Ей нет до капитана Ларсена никакого дела.
И все же Элли сердилась и кипела, как перегретый двигатель.
Концертный зал был небольшой, но мог бы роскошью посрамить Королевский оперный театр. Тут имелись и позолоченные люстры, и бархатные сиденья, и пурпурный занавес, и сцена с хорошим освещением.
Блоб уселся за рояль, а Пулкинс начал выяснять у приглашенных, какими талантами они готовы поразить публику.
Артисты-любители смущались и всячески старались увильнуть от выступления.
Впрочем, были и те, кто рвались на сцену. Как всегда, это оказались самые бесталанные.
Госпожа Эмилия прочитала визгливым голоском под аккомпанемент рояля стихи собственного сочинения, где имелись рифмы «любовь – кровь» и «звезда – твоя навсегда».
Потом, к удивлению Элли, на сцену поднялся доктор Гризвольд. Он с невозмутимым лицом снял пенсне, вынул изо рта вставную челюсть и спрятал ее в специальный футляр. Отдал короткие распоряжения аккомпаниатору. Блоб грянул лихую мелодию.
Доктор Гризвольд вытянулся, сделал торжественное лицо и вдруг начал дробно отбивать зажигательную модную чечетку.