Небесные жены луговых мари

лариса растрогана: она жива. вот странная девушка. все мы слава богу живы — но не роняем же слезы чуть ли не каждые полчаса по этому поводу. лариса посмотрит на кактус — и заплачет. рукой потрогает шкаф и скажет ему: миленький. лариса — ты чего? обовьет руками — и чуть не задушит: зашепчет зашепчет — и закроет рукой глаза. складывается верное ощущение что если бы жизнь была церковью — лариса была бы при ней самой горячей певчей. пела бы и пела высоким звонким голосом о мире живых — захлебывалась бы от сердечной звонкости. и растроганность и исступленность ларисы для многих остались бы непонятны. довольно этого ‘бы’ — ведь так оно и есть на самом деле. только вот вся охваченная экстатичным трепетом перед жизнью лариса не торопится собственно жить. а скорее всего не умеет: задыхается от восторга — плачет поет и стоит на месте: не встает со стула — не выходит из комнаты — не отходит от окна. вдруг окажется замужем — вдруг родит ребенка — вдруг родит двух: но поет и поет не оставляя силы на то чтобы шевельнуть красивым коленом — тем более выйти во двор пройтись, лариса подолгу расчесывает волосы — еще дольше рассматривает потом застрявшие в расческе — упавшие с головы. она очень умная — но этот ум в высшей степени непрактичен: и в силу того ларисина жизнь непонятна и вывернута — нелепа и нелогична — а часто просто коротка. ведь жизнь не церковь — а океан со скатами и тунцами. тунцы сбиваются в стаи и носятся наперегонки — а скаты подпрыгивают и что есть силы хлопают. по воде плавниками-крыльями в брызги зелени и синевы. лариса оказывается означает чайка. очень удачный перевод. кричит от радости — зависнув над океаном-жизнью. кричит аж сердце того гляди разлетится на горячие куски. лариса напоминает залежавшуюся в магазине мебель: за нее всегда так волнуешься когда неизвестные люди выносят ее-таки и по пути надрывают защитную бумагу. деликатность и чуткость ларисы — верх человеческой деликатности. это видно во всем. лариса нарисована коротким единственным росчерком остро-остро заточенного карандаша. ларису надо беречь: лариса самая хрупкая: жизнь которую она любит больше жизни нередко разбивает камнем ее окно. в мире номер два ларисе должно быть несладко: (наверно ее обижают — над ней там смеются): такой отчаянной жизнелюбке — которой как ей самой кажется и жить-то незачем — только бы славить и славить жизнь.

мертвая майя

майя — смолистая прозрачная желтизна: сваренный финнами сур и к нему варенье из желтоцветов. сура глотнуть — качнуться — и пойти по кромке оврага распевая песни на исчезнувших языках волго-ветлужья. майя — мерянская невеста. с солнечной геометрией в ушах и на одежде. но как меря растворилась в пчелиных узорах — и в разводах на бересте — в привкусе хмеля и калины — в клейкости молочаев: так и майи тоже в наше время нет. есть только гулкий звук рожденный стеблем овражного дудника и чей-то крик гу-гуй — пущенный вверх по стволу по еловой коре. мою девушку зовут майя — я ее очень люблю — что это может значить? это значит что я люблю нежную невидимку — невнятную скромницу — существующую в виде припрятанных тут и там осколков смысла — самого забытого и светлого. пить соки деревьев придумала майя — и собирать цветочный мед — и целоваться она придумала — и лежать на спине — и варить золотисто-густые напитки. пусть майя придет в эту высокую рощу в которой башмак еще не досушил апрель — в эту воду со мной зайдет — пусть майя так никогда и не заговорит по-русски но поможет мне научиться ее языку. майю радостно хоронить — поднимая на деревья повыше — поближе к небесному пчельнику: потому что пока вы улыбаясь привязываете ее к ветвям — она уже стоит под деревом на земле и задрав голову тоненько вам посвистывает. вы спускаетесь с дерева — и вдвоем идете — общаясь то жестами то поцелуями то уже чуть-чуть по-мерянски. ‘лишиться майи’ — значит ‘умереть’. в двойке майи конечно же нет. майя — предмет изучения сразу нескольких наук — но ими она не постигнется. о майе — все мои книги, память майи — ласка и жизнь.

мертвая валерия