Небесный огонь

Болот молча повиновался.

– Бросай меня в дыру, я сам не достану – высоко… Да скорей же!

Переусердствовал Болот – Чиргэл больно стукнулся о стену. Вскочил, чуть не вывалился обратно в прореху и, не переводя дыхания, захрипел:

– Чэбдика кидай!

Котел медленно двинулся, скрипнули зубчатые полозья… Раненый упал удачно, прямо на руки брату. Чиргэл напряг остатки сил, чтобы удержать его и втащить в пузырь. Долина неспешно накренилась и поехала, холм начал понемногу разворачиваться. Болот прыгнул и сорвался… покатился, исчез в дыму…

– Болот! Ну что же ты!

Из облака, как огонек из-под золы, полыхнула рыжая голова.

– Болот!!! – завопил Чиргэл на пределе голоса и сразу ослеп от слез. – Болот, беги!!!

Но тот был уже далеко.

О, счастье, что рыдающий Чиргэл не убрал протянутых рук! На запястья упала петля аркана. Когда Котел уже набрал ход, не сам Чиргэл, а упрямая воля его уперлась в стену спиной, ногами в низ пузыря и почти на лету заволокла Болота в прореху.

Воин втиснулся между мягкой и твердой стенами. Сказал, задыхаясь:

– Добрый ремень! Руки порезал мне, но осилил. Матушка плела. А я ворчал: «Зачем в косицу-то? И так не порвется». Вот дурак!

Черно-белый дым драными лентами заструился поверху. Безудержная сила влекла Самодвигу из Долины Смерти. Неживая дорога послушно расстилалась не назад-вперед, а просто вперед. Не скрылась за поднявшимся по горячему следу пыльным вихрем, осталась лежать – прижженная, прикушенная к мертвой земле зубцами тяжелых полозьев.

Исчезли из глаз смоляное озеро с костяными берегами и косогор с селеньем. Отдалился холм с меховым бугром по одной стороне и большой лужей с другой. Показалась ступенчатая котловина, в чьей недужной пропасти множество множеств весен хранился Котел. У края ямы стоял старик с розовой макушкой. Снизу выступали лысые головы.

– Бегите! – закричал Болот, высовываясь в прореху. – Бегите, дорога открыта! Скажи всем, кто остался в долине, – пусть бегут!

Старик помахал рукой.

– Бегите! – кричал Болот потом гурьбе бредущих куда-то чучун. – Уходите в свои горы, тогда, может быть, останетесь живы!

Дикари, открыв пасти, с удивлением и без злобы смотрели на воина. Некоторые чучуны были ранены и поддерживали друг друга…

Завалы мореной временем древесины поспешно расступились перед Самодвигой. Мерзким крысиным хором запищали под полозьями корни и ветки, что не успели угнаться за удирающей чащей. Скорость нарастала. Все быстрее, быстрее, быстрее, с рокотом и свистом вращались колеса опор.

Кёсы таежного пути нанизывались на жестокие зубцы. Мелькали поляны, озера, перелески. Промчался весенний алас с тремя пасущимися конями… Кричали, ревели, метались спугнутые птицы и звери. По обе стороны Самодвиги со страшным треском и стонами рушились и дымились деревья. Позади темнела широкая обугленная полоса убитой земли, на которой никогда ничего не расцветет.

* * *

Красным хвостом северного ветра неслась трехпоясная домовина по Великому лесу, творя новые мертвые дороги. Земная твердь исходила лихорадочной судорогой. Без остановки щелкали многочисленные рычаги и зубья. Дымились и выли, не умолкая, знойные пасти жерл.

Кормом Котлу служила Небыть, взращенная в недрах Нижнего мира. В животах-бочонках железных великанов она перерабатывалась для лучшего усвоения. Ходячие вместилища сообщали о готовности «пищи», мигая алыми и голубыми глазками. Железное чрево утробно взрыкивало, принимая ее в желоба двигающих устройств. Небыть питала холодные мозговые отсеки, как кровь питает голову, и подстегивала сооружения к действиям.

Нурговуль успел поднатореть в управлении полозьями и показал Атыну, какие моргающие бусины, узлы и укладки отвечают за ход Котла в передней переборке главной домовины. В переборке имелись также усы-следопыты и зоркие глаза-наблюдатели, опутанные многочисленными венами и трубочками. Усы и глаза высовывались наружу и в подробностях чуяли-лицезрели все живое. В наблюдатели можно было заглянуть, стронув вверх крышечки-веки. Лес как днем, так и ночью почему-то показывался в красном свете. Однажды, когда среди трепещущих деревьев мелькнул всполошенный ветвисторогий, Котел хищно дернулся и лязгнул, а юный кузнец успел рассмотреть не только само животное, но и рисунок кровеносных жил в его теле.

Для постижения работы устройств Самодвиги Странник растянул время Атына. Если остальные проживали время в обычном счете варок мяса, кузнец мог измерить одну варку разным временным осуохаем – от большого хоровода до седмицы дней. Напрягая способности и память обоих джогуров, он шаг за шагом осмысливал действия сложнейших приспособлений. Разрыв во времени, ощущаемый им как греза, внешне был неразличим, и спутники ни о чем не догадывались. Когда Атын чувствовал необходимость, он просто выпадал в безвременье и тут же появлялся снова. Иногда ему самому казалось, что целый год учебы пролетел как мгновение.