Почтальоном нужно мне стать, только не как обычные почтари, а космическим! Буду на ракете газеты в Град Небесный возить. Если газеты и в Граде Небесном есть – на Землю назад. Организую всем сообщение! Сколько можно жить в неизвестности?!!
А пока положу папе завтра к Богу в почтовый ящик газет. Пусть папе передает, раз почтальонов таких еще не придумал.
– Эх, Федя, Федя… Почтальон ты небесный… и смех и грех с тобой.
«Бурдамоден» журнал моей маме… выкройки… Передачи даже в больницу носят. Мне вот носила бабушка. Даже при карантине строжайшем передавала мне передачи нянечка.
– Отнесем, бабушка, завтра газет и журналов маме с папой к Богу в почтовый ящик?
– Хорошо, Феденька, отнесем.
Вот и договорились об этом мы с бабушкой, только все равно еще не спится мне. Мешают разные варианты, какой же смертью умереть мне все-таки лучше?
Много всяких смертей есть, вот на кладбище – на какую могилку ни посмотри, каждый там какой-нибудь своей смертью умер.
– Этот дядечка, как ты думаешь, какой смертью умер, бабушка?
– Видишь Феденька, сколько прожил он? Долго жил. Наверное, что от старости…
– Хорошо умирать от старости, как ты думаешь?
– А не знаю я, Федя. Всякая смерть – как рождение. Из одного мира в другой всегда трудно, и молодым, и в старости…
– Молодым, наверное, легче, бабушка?
– Всем, Федя, тяжело.
Это, конечно, права она… Вот на дачу даже переезжать – канитель же сплошная! Чемоданы, банки, телевизор… Хорошо хоть, когда в Город Небесный едешь, ничего с собой особенно брать не нужно. Только как при пожаре, наверное. Самое необходимое.
Есть у бабушки в тумбочке ящик пожарный. Был когда пожар у нас под соседней квартирой, и все мы, кто в чем был, на улицу выскочили, каждый с самым хорошим. Бабушка меня за руку, документы в другую из пожарного ящика, а я маму с папой на фотографии взял. Чтоб не сгорели, Царь-Зайца и глобус.
А у соседей – у кого что. Кто с кошкой, кто с собакой спасается. Кто с шубами, кто с чемоданами. А тетя Наташа даже огромную китайскую вазу в обнимку вынесла. Это значит, ничего у нее дороже нет этой вазы…
Но никто не погибли. Потушили пожарники нас. Пожарником космическим тоже неплохо стать. Вдруг Град на небесах загорится?
Можно даже одновременно стать и пожарником, и почтальоном… и космонавтом.
Все равно непонятно, какой смертью умирать лучше мне. Я бы, например, под скорую помощь попал… понимаете мысль? Там же сразу спасут, под такой-то машиной! У них для этого все приспособления есть!
Тонуть или гореть не хочу. Это твердо решил я уже.
Чтобы били больно – тоже не хочу.
Под просто машину – тоже не согласен я. Потому что, когда под просто машину попал человек, значит, спешил куда-то, там, значит, ждали его и уже не дождутся. Видели мы с бабушкой такого сбитого. Парадный дядечка. Носочки в лодочках белые. Лодочки сверкают, начищены. Костюм такой, как только по праздникам надевают. И роз букет. Наверное, на свидание спешил… или праздник?
Тоже не согласен я так умирать.
Лежать умирать три года в постели парализованным, как сосед наш с десятого этажа, так можно в доме сгореть, когда пожар. А особенно одному-одинешеньку, вот как тетя Зина с вазой со своей китайской… Чтобы некому даже пожаловаться – НЕ ХОЧУ!
Не хочу в самолете разбиться.
Не хочу поскользнуться и шею свернуть. Не цыпленок я, чтобы мне шею сворачивать.
Не хочу поганками отравиться. Лучше выкинуть гриб подозрительный, чем пожарить.
Не хочу, как дворник, в петле, язык высунув.
Не хочу, чтоб змея ужалила.
Не хочу стареньким умирать, потому что все кости болят и свет не мил. Не хочу…
Ничего не хочу!
– Выбрал я, бабушка…
– Что выбрал, Федя?
– Никакой смертью умирать я не буду!
Из тетради Фединой: о весне
Вот и дожили с бабушкой до весны. Из последних сил продержались! Просто верили, что придет. Просто ждали. Не теряли надежды с первого сентября! Просто знали, что будет!
– А зачем во все карманы ты, бабушка, корки мандариновые кладешь, моль кормить?
– Что ты, Федь, она их не ест…
– Чтобы ела пальто вместо корок, кладешь?
– А умеешь ты, бабушка, делать из газеты кораблики?
– Ну, давай попробую, Федь…
– Это не кораблик получился у тебя, а пилотка.
– Так они одинаково, Федя, вроде бы складываются.
– Ничего не одинаково, бабушка. Разбирай пилотку свою. Эта громадина все равно ни в один ручей не протиснется…
– А не знаешь ты, кстати, бабушка, где моя такая любимая самая желтая курточка?
– Вспомнил, Федь, вечер девичий… Я ж ее тете Гале для ихней девочки отдала.
– ОТДАЛА?!
– Отдала, а что? Ты же из нее, Федь, еще прошлой осенью вырос.
– Я?!
Я не вырос, бабушка! Я не вырос!
– Рукавами, Федь, уже только до локтей доставал.
– Что же ты наделала, бабушка, что наделала?!. Как могла?!
– Тебе жалко, Федь, тети-Галиной девочке курточки?
– Мне не жалко, бабушка, тети-Галиной девочке курточки! Мне себя жалко, бабушка, больше всех в этом вероломстве твоем! У меня же в той курточке желудь был!
– Вырастать невыгодно, бабушка…
– Почему же невыгодно, Федь?