Небо в алмазах

— Очень даже может быть, — сказал таксист, развернулся и уехал, оставив нас под дождем. Шумовское пальто смотрелось на фоне местных развалюх весьма вызывающе, и я стал даже побаиваться участи очередного ежемесячного мертвяка, как вдруг вспомнил о пистолете, которым Шумов массировал Олегу височную кость. Сразу на сердце стало повеселее. Теплее остальному телу не стало, и я предложил все-таки тронуться с места в направлении дома номер 142. Предложение было Шумовым принято.

— Очень даже подходящее место, — сказал Шумов, оглядываясь вокруг. — Тут можно не только убить, а прямо и закопать. Весь комплекс услуг в одной точке. Интересно, зачем сюда занесло Мухина вместе со всеми его чемоданами? И кому понадобилось вызывать сюда тебя? — Он подозрительно покосился на меня. — Ты точно не знаешь, кто тебе звонил?

— Точно, — буркнул я.

— А зря. Есть же старый способ, даже если у тебя телефон без определителя: не вешаешь трубку, идешь к соседям, звонишь на телефонную станцию и узнаешь номер.

— Некогда мне было по соседям шляться. Я думал, что здесь Тамара...

— И кинулся очертя голову ее спасать, да? Тоже мне, рыцарь... К тому же твоя Тамара, оказывается, и не хочет, чтобы ее спасали. Ей и в тыквинской компании хорошо...

— Она прикидывается, — сказал я. Мне и самому хотелось в это верить. Хотя — еда из ресторана, поездки на охоту... Тамара при первом муже привыкла к спокойной и красивой жизни, а я ей такую жизнь предоставить не мог. Вот отсюда и все ее закосы — то в сторону ДК, то в сторону Тыквина.

— А здесь бы я устроил засаду, — бросил мимоходом Шумов, глядя на жалкий остов «Запорожца», мокнущий под дождем. — Если бы я поджидал здесь Мухина, то засел бы за этой развалиной...

— Мухин подъехал с той стороны, — уточнил я. — И подловили его уже в самом доме. Или он их подловил, тут сложно сказать...

— Интересно, — пробормотал Шумов, подходя к дому номер 142. — Труп самого Мухина исчез. Ну а те два трупа? Они что, тоже пропали? Или они все лежат здесь? Если они здесь, то мы сейчас поймем это по запаху...

У двери Шумов на миг остановился, пригладил волосы и сунул руку в карман пальто. Как я понял, именно в тот карман, где лежал пистолет.

— Зайдем? — предложил Шумов и толкнул дверь плечом. Я ввалился следом и замер, как громом пораженный.

Трупами тут и не пахло. Пахло как будто борщом. Во всяком случае, чем-то съедобным и свидетельствующим о том, что в доме живут люди, да не какие-нибудь там бомжи, а люди семейные, со своим хозяйством, вполне обустроенные и относительно благополучные.

Со второго этажа доносились какие-то мирные звуки вроде позвякивания посуды, а сама лестница сверкала чистотой. У меня в подъезде лестница не была такой чистой, как в доме номер 142 по Пушкинской улице. Если бы я уже не посещал дом пару дней назад, мне бы и в голову не пришло, что по этой лестнице могут скатываться продырявленные пулями трупы.

— Ты, кажется, утверждал, что дом необитаем, — сказал Шумов, не вынимая руку из кармана.

— Он выглядел необитаемым, — поправил я. — Было темно и безлюдно. Только три трупа и я.

Именно в этот момент наверху зазвучали голоса. Шумов посмотрел на меня с большим сомнением.

— Хотя, — он словно рассуждал вслух, — если в доме стреляют, то нормальные люди не будут высовываться наружу. Они будут сидеть по квартирам. Или даже заберутся под кровати. А когда стрельба заканчивается, они снова вылезают и начинают варить борщ. И это самое время поговорить с ними по душам.

Шумов решительно зашагал по лестнице вверх. При первом же шаге ступени под его ботинками отчаянно заныли — точно так же они звучали и в ту ночь, когда я, дико труся и все же сжимая кулаки как последнюю надежду, поднимался наверх, чтобы столкнуться там лицом к лицу с Лехой Мухиным. Этот скрип меня успокоил — он доказывал, что я не спятил, что все случившееся в ту ночь было правдой. Трупы можно убрать, лестницу — вымыть, лампочки — ввернуть, а борщ — сварить, однако перебрать половицы на лестнице никому в голову не пришло, и теперь скрип ласкал мой слух. Я твердо знал — это было, это было здесь, и никто не мог убедить меня в обратном.

— Здравствуйте, — донеслось сверху. Я в два прыжка преодолел оставшиеся ступени и увидел Шумова, а рядом с ним — сутулого человечка неопрятного вида. Человечек был одет — снизу доверху — в старые галоши, белые шерстяные носки почти до самых колен, спортивные штаны с пузырями на коленях и сиреневого цвета кофту, видимо, женскую. Впечатление неопрятности происходило не столько даже от пузырей на коленях, сколько от пучков щетины разной длины на подбородке и от вида прилипшей к губе ленточки капусты. На шее у мужчины болтались очки на резиночке, и теперь обитатель 142-го дома медленно водрузил очки на переносицу, осмотрел Шумова и выдавил из себя равнодушное:

— Здрасть...

— Мы из милиции, — сказал Шумов, и я поразился, насколько изменился его голос. Теперь в нем не было пьяного легкомыслия, а лишь официальная сухость и строгость. Однако мужчина с капустой на губе в гробу видал его сухость и строгость.

— Ну и хули? — простодушно спросил он.