Нечестивый Консульт

Казалось, всё сущее взревело. Випполь Старший, наконец, вышел из своего оцепенелого помрачения – лишь для того, чтобы тут же погрузиться в иную его форму, грозящую много более кошмарными последствиями. Он повернулся к кучке адептов Мисунсай, отделившихся от общего строя. Глаза древнего квуйя от обуревающей его ярости округлились, словно монеты.

– Сиоль тири химиль! – прогремел его голос, расколов окутанные тьмой небеса. – Ми ишориоли тири химиль!

Лишь Вальсарта – единственная ведьма свайяли, в силу обстоятельств оказавшаяся рядом с брешью, поняла ужасающий смысл этих слов: «Кровь Сиоля – кровь Ишориола!»

Безумнорождённый двинулся в сторону колдунов Мисунсай, которые начали отступать под его натиском. Они хорошо помнили трагедию Ирсулора, когда адепты Завета и Вокалати умылись кровью друг друга из-за действий единственного безумца. Словно мифический призрак, явившийся из каких-то доисторических времён, помешанный архимаг квуйя грянул на них. Он выглядел донельзя диковинно в своих архаичных чародейских доспехах – сплетённых из тонкой проволоки заслонов, при помощи специальной упряжи закреплённых так, что они располагались вокруг его напоминающих истлевший саван облачений, и обеспечивавших Випполю Старшему защиту от хор.

– Ишра, Випполь!

 – прогрохотал голос Килкуликкаса. – Инсику! Сиралипир джин’шарат!

Колеблющийся Безумнорождённый, мерцая, парил в воздухе – образ его был едва виден из-за вскипающих Оберегов. Он взглянул на циклопические укрепления, на протыкающий непроглядную завесу Высокий Рог, на его громадные зеркальные поверхности, где плясали бело-золотые переливы и отблески. А затем озадаченно воззрился в пустоту, где некогда воздвигался Склонённый Рог…

– Ишра, Випполь!

 – проревел Килкуликкас где-то за пределами возможностей слуха и голоса.

Безумнорождённый, наконец, вернулся к своим Целостным родичам.

Однако же за время, понадобившееся, чтобы избежать одной катастрофы, успели взрасти корни другой – ещё большей. Столкнувшись с надвигающейся возможностью магической битвы, адепты Мисунсай перестали бичевать своими молниями кишащую белёсой мерзостью равнину. Рукопашная схватка, смешав ряды людей, вспыхнула по всей протяжённости бреши. Впервые за всё время сражения строй сынов Тидонна, принявших на себя ничем не сдерживаемый удар Орды, оказался прорванным. Они были обучены тому, что следует делать в подобных обстоятельствах, и бесконечно упражнялись именно ради такого случая, более того – ранее им уже доводилось сталкиваться с такими атаками, однако порода шранков, с которой им ныне довелось схватиться, была более сильной и свирепой. Они бросались на Долгобородых, как взбесившиеся обезьяны, колющие и молотящие воинов с такой яростью, словно сзади их поджимало пламя. Стена щитов смешалась, превратившись в одну отчаянную схватку. Так древнее зло Дорматуз продолжило собирать свою кровавую жатву. Люди гибли так быстро, что таны-военачальники начали хлопать по шлемам целые отряды, посылая их на передний край – в самую гущу битвы.

Но сынов Тидонна не удалось сломить. Да и как бы могло такое случиться, если пролом за их спинами преграждала вся вящая слава их гордой нации? Нангаэльцам же пришлось ещё тяжелее, ибо они удерживали ту груду обломков, небеса над которой занимал, чтобы затем покинуть их, сам Обве Гёсвуран. И поэтому, даже когда адепты Мисунсай вновь начали рыхлить равнину артритными когтями колдовских высверков, нангаэльцы по-прежнему продолжали принимать на себя ничем не смягчённый удар Орды. Смерть выскребала их ряды, как железная кирка выскребает угольный пласт, и, хотя это их не сломило – не могло сломить, – нескончаемые потери, казалось, высасывают костный мозг из костей воинов, поражая их мрачной убеждённостью в неизбежности собственной гибели, вне зависимости от того, чем завершится битва в целом.

Их Долгобородые родичи из Канутиша первыми недоумённо начали указывать туда – в точку, находящуюся где-то в сотне шагов перед позициями нангаэльцев и погребённую под кишащим белёсым месивом. Там, где друг к другу жались неисчислимые бледные лица, а бесчисленные тесаки и дубины сотрясались над ними, подобно теням насекомых, – шранки вдруг стали… разлетаться?

Или они, напротив, устремлялись туда?

Со всех сторон существа бросались к этой точке, словно бы нападая на нечто, находящееся прямо среди них, – нечто швыряющее их в воздух, как скошенную траву, и заставляющее разлетаться параллельно равнине более чем на сто шагов в каждую сторону. Открывавшееся зрелище озадачивало взор: ядро, состоящее из сотен копошащихся на поле битвы шранков, постоянно извергало из своего центра устремляющиеся вверх и вовне фигуры так, будто они падали с отвесной скалы. Сучащие и дёргающие конечностями палево-бледные существа разлетались во всех направлениях, словно бы сваливаясь с края какой-то волшебной поверхности, и, в конце концов, ломая себе шеи, врезались в окружающие массы сородичей, сбивая тех с ног…