Неделя ущербной луны

Выждав еще самую малость, когда лодка оказалась рядом с косо выступавшей отмелью, Венька включил скорость и мягко провернул послушную рукоятку. Разом отодвинулся назад вскипевший бурун, лицо освежило невидимой водяной пылью, и лодка невесомо вышла на глиссер.

Венька засмеялся и, перекрывая грохот, хрипловато прокричал:

— Не мотор, а зверь, ты слышишь, как он поет, Саня?.. Это я обратно свой забрал. А новый втихаря вернул Николаю Санычу, пускай на нем чухается!

Венька сделал вираж на полном газу. Лодка круто разрезала свою же волну и, словно пытаясь взлететь на воздух, устремилась прямо на берег. В нескольких метрах от него, когда уже казалось, что они неминуемо врежутся в причал, Венька резко заложил руль, падая грудью на противоположный от берега борт. Приосевшая носом лодка, на секунду обнажая из воды винт, вхолостую прокрутившийся с надрывным ревом, рванулась вперед, оставив после себя крупную разгонистую зябь, сочно зашлепавшую о днища прикольных лодок.

— Ты гляди-ка, как он расходился, а? — восхищенно сетовал Максимыч. — Сроду такого цирка не позволял себе…

— Николай Саныч! — прокричал Венька, заходя на второй круг. — Давай наперегонки! Я на старом моторе и с пассажирами, а ты на новом, в одиночку. Давай?

Председатель профкома, крякнув, оглянулся — не слышал ли кто-нибудь еще, кроме ухмылявшегося Максимыча, — и укоризненно посмотрел на Веньку. Тот покуролесил еще немного и устремился вниз по течению. Бондарь тоже развернулся, пересек продольные волны и вышел в их пенный след.

— Ну и балаболка же ты, однако, — беззлобно сказала Зинаида, кутаясь в кусок брезента.

— Это у меня бывает, — простодушно сознался Венька. — От избытка чувств, как говорится.

Он перемигнулся с Ивлевым и надолго замолчал. Теперь только грохот мотора стоял в ушах и давил на перепонки. В этом реве, казалось, объявшем все вокруг, как-то неестественно плавно надвигались на них берега и так же неспешно отходили опять вдаль. Только город, со всеми его трубами, долго шел с ними рядом, но сразу за понтонным мостом, где река поворачивала к западу, как бы переместился вправо и стал отставать, уменьшаться на глазах, и чем дальше они уплывали от него, тем все более наливалось сизой темнотой небо над ним.

«Век бы туда не возвращаться», — по привычке подумал Венька, зная заранее, что этой его мысли хватит ненадолго, что без города ему так же теперь не жить, как и без этой реки, с ее потаенной глубиной и вечностью, без этих берегов, каждое место которых было на свой лад, наособицу.

Он любил эти минуты, когда ехал бездумно вперед и, краем глаза отмечая мелькавшие мимо бакены, лодки и суда, разглядывал далеко берега, державшие на себе чью-то чужую жизнь. То свежим сеном, то стерней, а то и близким пожарищем пахли они, в клубах пыли катили куда-то мотоциклы, с великой терпеливостью маячили в протоках, где густо зеленел осокой кочкарник, темные фигуры оцепеневших рыбаков с удочками, а вдоль кучерявого тальника отрешенно стояло в воде, спасаясь от овода, стадо коров, провожавших лодку немигающими глазами, в которых отражалось извечное недоумение всякого живого перед миром. А к вечеру ложились на притихшую, с глянцевым блеском воду оранжево-розовые отсветы закатного неба, и бурун за лодкой как бы вырастал, становясь кипенно-белым.

Но в каком-то месте вдруг нападало на Веньку желание поскорее пристать к берегу, разбить палатку и развести огонь из сухого плавника, и тогда огненные переплески на воде протягивались к середине реки и дальше, слизывая отраженные в ней звезды, а в прохладном, пахнущем мокрой травой воздухе настаивались горьковато-отрадные запахи костра…

— Ну, как, а? — близко наклонясь к Зинаиде и заглядывая ей в лицо, спросил Венька и, не дожидаясь ответа, счастливо улыбнулся и тихо, вполголоса запел, будто для самого себя только:

Ка-а-амера восьма-а-аяПод большим замко-о-ом…

И вдруг он услышал, как Ивлев и Зинаида, словно сговорившись, ладно вступили, вторя ему двумя голосами:

Там сидел парнишка —Горько плакал о-о-он…

Слова не улетали дальше лодки, их сбивал плотный шум мотора, но Бондарь, шедший поодаль, догадался как-то, что они поют, и, догнав их и почти сцепив лодки бортами, хотел было тоже пристроиться, но слов, как видно, не знал и умолк, растерянно глядя на Веньку.

Дисковые зажимы для закрутки баночек Венька разобрал и выкинул накануне ухода Бондаря в отпуск.

Испытания показали, что баночки протекали в боковом шве, но Венька наотрез отказался доводить свое изобретение до конца.

— Знаешь что! — сказал он Бондарю. — Я тут с тобой совсем потерял себя, кругом одни бочки да баночки, как у лавочников… У меня от такой работы кисть мозжит хуже чем от безделья.

Бондарь не растерялся, калач тертый.

— А как же с твоим рацпредложением быть, Веля? — вкрадчиво спросил он.

— С моим? Это не мое рацпредложение, а твое! Ты ходил оформлять, а не я. И в профкоме с этой баночкой носишься, как дурень с писаной торбой.

Бондарь оглянулся, не слышат ли их работницы.