Неделя ущербной луны

Старик заплакал. Поймав сочувственный взгляд Ивлева, стал жаловаться на судьбу: в трех войнах участвовал, Георгиевский крест и медаль «За отвагу» имею, но в таком позорном плену, чтобы вернуться домой без мотора, еще сроду не оказывался. Дело дошло до того, что, устав подмигивать Веньке, дескать, отпусти ты старика, Сашка открыто напустился на него: «Оставь человека в покое, иначе я тебе не попутчик». — «Ах, не попутчик?! — взбеленился и Венька. — Тогда немедленно сдай удостоверение внештатного инспектора и пересаживайся к этому ушлому разбойнику». Ивлев, на беду свою, так и сделал. Перебросил в лодку старика сеть с рыбой и уплыл с ним вниз по реке — решил добраться до первой деревни, чтобы уехать в город на автобусе, — но, как бывает раз в кои веки, по пути их задержал какой-то штатный инспектор соседней области и, тоже пожалев старика, выписал штраф на одного Ивлева.

Уж и пореготали над ним ребята, когда эта история стала известна на комбинате. «Штраф-то уплатил?» — как ни в чем не бывало поинтересовался Венька, встретив Ивлева у проходной. «А как же! Закон есть закон, — невозмутимо ответил Сашка. — Учить надо нашего брата». — «Неужели? Ты так думаешь?» — «А ты разве иначе полагаешь?» — улыбнулся Ивлев, и Венька невольно улыбнулся тоже.

И вот теперь он заявил, что возьмет с собой в инспекционное плавание не только Сашку, но и Бондаря.

— Что ты затеял, Вениамин?

— Да ничего особенного! Ну, вроде закрытия сезона, что ли… Пока лед не встал.

Они решили подождать Бондаря у его «Москвича», стоявшего за оградой. Начальник пятого цеха, загорелый и улыбчивый, вышел из административного корпуса почти тотчас же, словно увидел их в окно и заспешил навстречу. Как всегда с настороженной пытливостью заглядывая в глаза Ивлеву, особенно когда рядом с ним оказывался Венька, Бондарь, поежившись, сказал:

— Ну и погодка тут у вас… Просто не верится, что еще вчера утром я купался в Черном море. — Он свойски подмигнул Веньке и пропел:

Эх, ча-айка, черноморская чайка,Белокрылая чайка,Моя мечта!..

— Ну что, братцы, — прервав песню, предложил Бондарь, — скинемся по рваному в честь встречи?

Венька будто не понял намека. Сдерживая себя, он тоже свойски улыбнулся Бондарю:

— Чайки — они и на Иртыше есть. Мы вот с Саней как раз собирались…

— Да ну его на фиг, Иртыш! Это уж теперь до весны, братцы, — махнул рукой Бондарь.

— Вот те раз! А как же насчет закрытия сезона? Мы же еще в августе планировали с тобой, что самыми последними поставим свои лодки на прикол.

Бондарь, сдвинув шляпу на лоб, почесал затылок. Ему хотелось выпить, но денег, видимо, после отпуска не было. А тут — закрытие сезона, это уж пусть Венька сам раскошеливается, его затея, не чья-нибудь.

Собрались быстро.

Поле за автостанцией было нетронуто белым. Нигде не видно даже собачьих следов, и Бондарь, оставивший машину дома, грузновато раскатывался на траве, покрытой снегом, и вслух завидовал той собаке, которую добрый хозяин держит дома в тепле.

— Буря назревает, братцы, — мрачно пророчил он, таращась на мутное низкое небо, набрякшее до косматой огрузлости. — Поверьте моей интуиции! Давайте прямо на причале и закроем сезон…

— Только после того, как поймаем хоть одного браконьера.

— Господи, Веня! Какие теперь могут быть браконьеры?! Все на печках сидят да у телевизоров. Мы же нагнали на них страху за это лето на весь остаток жизни.

Боявшийся шалой осенней воды, начальник пятого цеха как бы исподволь склонял ребят к тому, чтобы отказаться от этого позднего плавания, но Венька оставался непреклонен.

Причал встретил их какой-то нежилой тишиной. Ни души на берегу! Венька удивился тому, что Трезор не облаял их, как обычно. Встревоженно вглядываясь в окна сторожки, Венька прямиком направился было к двери, но Бондарь остановил его.

— Гиблое дело, братцы! Приякорились. Я же еще в сентябре свой курвет из воды вытащил. Мы его теперь, втроем-то, не спихнем в воду ни фига. На нем одного льда, глядите, сколько. Снежок-то подтаивает, а ночью подмерзает, прямо как на севере, оледенение, да и только! — восхитился Бондарь, уверенный, что плавание не состоится.

— На льдине поплывешь. С песней про чайку…

Венька повернул назад, с ходу уперся в крутой нос тяжелой лодки, напрягся, раскорячиваясь и оскальзываясь на снегу, и сипло выдохнул:

— Чего стоите?

Примерзшие к доскам настила борта цепко держали машину на месте, Венька забористо выругался, низко присел, вцепился в замковую петлю на носу лодки и, наливаясь кровью, дернул ее вверх, страгивая с места. По оледенелым доскам дюралевая посудина ползком съехала на землю с острым и резким верещанием, а дальше по заснеженной мокрой траве, уже перевернутая днищем книзу, заскользила к воде почти сама.