Недометанный стог (рассказы и повести)

Правда, в кино мамка не часто отпускала. Да и с лошадьми туго приходилось. Летом, как и все ребята их деревни, работал Колька в колхозе. И, как на грех, к лошадям его не подпускали: оно конечно, ни ростом, ни силой Колька не вышел (не то что, скажем, Витька Полуянов, Колькин погодок). Да ведь справился бы Колька-то. Это точно — справился бы! Так, вишь, нет. Как наряд — все Кольку куда-нибудь на легкую работу, вместе со старухами. А те и рады: «Пойдем, Колюнька, нам поохотней будет». Спросили бы его: ему-то охотно ли? Но подчиняться надо — дисциплина. А ребята возьмут и подковырнут вдогонку: «Заправляй, Баланда, старухами. Скомандуй им: «На первый-второй рассчитайсь!»

Поэтому-то и решил Колька стать киноартистом.

В киноартисты он решил идти по двум причинам: во-первых, кино — дело занимательное, а во-вторых, хоть с уважением относиться будут. Наверняка уж никто по прозвищу не назовет, когда Колька с экрана суровыми глазами в зал глянет. Вот, скажут, киноартист Николай Баландин. Звучит! Ведь киноартистов всех так зовут. Или Николай Крючков, или Михаил Жаров, или Игорь Ильинский. На что уж Харитонов, не выше Кольки ростом, а и то с уважением — Леонид Харитонов.

Стал Колька с зеркалом упражняться. Сядет за стол, зеркало перед собой поставит и мимикой занимается. Слыхивал он, что для артиста первое дело — мимика. Сделает страшное лицо, вглядится. Действительно страшно. Сделает смешную физиономию, так сам чуть со смеху не лопается. Большие способности нашел у себя Колька.

Только мать Колькиным тренировкам мешала. Придет на обед и зашумит:

— Чего рожи корчишь? Умом тронулся, что ли? Беги лучше поросятам поесть унеси да в курятник загляни, яйца обери.

Мать любила Кольку, но шибко его не баловала, один он у нее остался. Мужа, Колькиного то есть отца, в войну убили.

Не поддерживала мать Колькиных затей и выдумок, однако, когда он учиться запросился, отпустила. Толком ей Колька не сказал, куда едет. Крутился-вертелся, выдумывал всякое, а про себя размышлял:

«Сейчас трепать не буду. А вот погоди, как гляну на тебя с экрана, улыбнусь тебе, тогда поймешь, что и твой сын не хуже прочих».

А что дальше?

Ничего. Прокатал Колька материны деньги да свои, что на велосипед копил, и вернулся в деревню ни с чем. Сначала не знал, что делать, без толку по деревне шатался.

И как только пронюхали про Колькины замыслы односельчане? Вроде и не говорил никому… Однако разузнали.

Шел как-то Колька другим концом деревни и решил у бабки Антонихи яблочко с яблони сорвать.

Антонихин дом на берегу речки стоит. Яблони под окошками. Яблок на них в этом году порядочно было. Антониха на ухо туговата. «Авось не услышит», — подумал Колька. Сорвал одно яблочко, нацелился на второе. Вдруг Антониха, как на грех, из окошка высунулась, увидела грабеж среди бела дня и пустилась:

— Леший ты окаянный! Штаны бы тебе спустить да крапивой. А еще в киноартисты поступать ездил. Шалопутный ты киноартист!

С той поры пошло. Антонихина соседка сцену эту видела и по деревне все разбалаболила. Мартьянка деревушка маленькая: в одном конце чихнут, в другом: «Будьте здоровы», — говорят. Быстро к Кольке новое прозвище прицепилось. Не то чтобы по злобе или в насмешку, а просто так стали называть Кольку Киноартистом. Скоро в привычку вошло. Ребята и те Баланду позабыли, на Киноартиста переключились. Куда ни пойдет Колька, орут:

— Киноартист, куда топаешь?

Или другое что-нибудь спросят, и все с прозвищем. Опять же не в насмешку, а по привычке.

А Колька злится. Слово-то вроде неплохое, да ему-то поперек горла. Раскипятится Колька, а кто-нибудь нарочно подначит:

— Ну, не сердись. Подумаешь, какой Алейников отыскался!

А к двум закадычным Колькиным друзьям, Паньке Семиселову и Саньке Гущину, совсем другой подход по деревне пошел. Панька ФЗО кончил в этом году и печником работать начал, часы себе в первую получку купил. Саньку в помощники комбайнера произвели, нос стал драть, куда там… Стали их обоих в деревне по именам, как следует, полностью звать, а когда и отчество, глядишь, прибавят. Слышит это Колька, и вдвойне обида берет. Ведь Панька-то одногодок, а Санька всего на год постарше.

Подумал Колька, подумал и заявил матери:

— Пойду в колхоз работать. Учиться меня не тянет. Пока и свидетельства об окончании семилетки достаточно. Потом видно будет. А шляться надоело. Вон Санька уже новый костюм купил…

Мать ответила:

— Давно бы пора. Целое лето на собаках шерсть обивал. Ездил куда-то ни по что, привез ничего. Иди в контору к Илье Васильевичу. Он определит.

В конторе Кольке повезло — определили его на конюшню, к деду Васюхе в помощники.

Дед Васюха росту длинного, лицо у него красное, белой бородой обросло. Ничего Кольку встретил.

Однако одно дело — со стороны любоваться, как дед Васюха проездку племенному жеребцу Агату делает, другое дело — не то что Агата, а хотя бы завалящую кобыленку Стерву запрячь. Сказалось то, что Кольке редко лошадей доверяли. Как стал он первый раз Планету запрягать, так намучился — пропади все пропадом…