Нефтяная бомба

Джейк – американец из посольства, сотрудник станции в Багдаде, причем не рядовой сотрудник, а руководитель направления по борьбе с терроризмом, прекрасный арабист, нью-йоркец, джентльмен и… русский агент. Во время Свободы Ираку воевал здесь, отсюда и шрам. Морская пехота, G2, разведотдел. Обеспечивал развертывание сил морской пехоты в таком опасном районе, как Эль-Фаллуджа. Нарвался – завербовал агента, молодого парня, у которого старший брат встал на джихад сам и вовлек его – при том, что парень совсем не поддерживал агрессивный ислам, тайком смотрел западные фильмы на компьютере, мечтал уехать. Джейк сам не осознавал опасность своего агента: тогда американцам казалось, что вот именно такими и должны быть их агенты, искренне мечтающими построить в Ираке справедливое общество и демократическое государство и ради этого рискующими своими жизнями. Но в Ираке уже шла гражданская война, в которой нет ни правды, ни справедливости, ни истины и где, вставая на чью-то сторону, ты неизбежно идешь против другой. В один прекрасный день, после очередного ошибочного налета американской авиации на ошибочно опознанную цель, иракец раскаялся в том, что стал американским агентом, пришел и рассказал о том своему брату. Брат рассказал амиру, после чего они сказали парню, что он предал свой народ и только одним способом можно все исправить. Ирак – не Палестина, не сектор Газа и не Западный берег, и изготавливать пояса шахидов здесь только учились. Взорвалась лишь небольшая часть взрывчатки, которую агент принес на встречу со своим куратором, – и только потому Джейк остался жив. Потом он перешел в ДИА – внешнюю разведку Пентагона, небольшое специализированное агентство, специализирующееся на разведывательной активности в горячих точках и превентивной защите американских вооруженных сил и американских баз за рубежом. Здесь он работает под прикрытием на базе ВВС США Рашид, в одиннадцати километрах от Багдада, одновременно имея дипломатическое прикрытие в виде статуса помощника военного атташе.

Завербован Джейк лично мной, как в старые добрые времена – на идеологии. Нет, деньги мы ему конечно же платим – но не сказать, что большие. Эймсу[9] заплатили больше двух лимонов, но это нас не спасло, Советский Союз не спасло. Джейк обходится намного дешевле, мы с ним расплачиваемся в основном теми деньгами, какие изымаем у ваххабитов. Живем на подножном корму, так сказать.

По этой же причине я не внес его ни в какие файлы и списки: после предательства полковника СВР Потеева доверять нельзя никому. И ничему. Я не доверяю начальству, я не доверяю вообще никому – ни здесь, ни в Москве. Децентрализация. Наверх я передаю только информацию, и то маскируя ее под сообщения менее ценных агентов. Раскусили меня или нет – я не знаю и знать не хочу. Я знаю только одно – так правильно. И значит – так будет.

Про Джейка я многого не знаю, у меня не было даже возможности проверить правдивость его рассказов о себе и о своем прошлом, хотя рассказал он мне немного. Я не знаю, по какой причине он на самом деле передает мне информацию: причин может быть четыре. Либо из-за денег – а американцам практически всегда не хватает денег, живут они не так чтобы богато. Либо он сломался во время войны и разочаровался в политике Соединенных Штатов Америки на Востоке. Либо это его сознательная инициатива, направленная на борьбу с терроризмом – нашими руками и без ограничений, он передает нам информацию, мы реализуем ее, причем совсем не так, как американцы, а быстро и жестоко, без каких-либо правил. Либо Джейк – всего лишь передаточное звено более высокопоставленного лица или группы лиц из посольства, военной разведки или даже из ЦРУ, таким образом мстящих террористам. До сих пор я не слышал от Джейка ничего, что бы наталкивало на мысль о передаточном звене, но хороший разведчик этого и не скажет.

И это я тоже не пытаюсь выяснить. С ним я держу позицию как в тюремной камере: выпытывать, выяснять, уточнять что-либо – смерти подобно. Я просто слушаю, что он говорит, и расплачиваюсь за инфу. Все, точка.

– Как дела?

Джейк перевернулся на матраце, смотрит в небо, очки в пол-лица – предохраняют глаза от безжалостного, бьющего наотмашь солнца. Я стараюсь держаться в воде – как-то раз плечи, на которые то и дело попадала сначала вода, а потом солнце, обгорели до мяса, целую неделю пятый угол искал. Так и до рака кожи недалеко.

– Нормально… – наконец отвечает он.

Он не торопится. И я не тороплюсь. Некуда торопиться…

– Я слыхал, вы кое-что провернули на вокзале несколько дней назад, а? – спрашивает наконец он…

– Провернули, – подтверждаю я. – Но вытянули пустышку. Я сам едва не погиб…

Джейк никак на это не реагирует. Мы все здесь можем в любой момент погибнуть, и каждый это понимает. Ирак – как вулкан после извержения: лава уже почернела, начала каменеть, но никто не знает, сколь толста каменная корка и выдержит ли она тебя, если ты ступишь на нее.

– Знаешь что-то об этом? Курьер пришел из Басры.

– Нет. Но есть кое-что другое…

– Что именно?