— Знаете, что, — мне все это надоело, — я ничего делать не буду. Меня деньги Савицкого не интересуют.
— То-то и вижу: легла-то не под сантехника, а под мужика состоятельного.
Щеки моментально обожгло румянцем стыда. И за себя, и за Диму, но больше за беспардонность его отца. Он уж точно не пожалел бы меня, узнай, как у нас с его сыном вышло. Для таких женщина всегда виновата. Даже если ее изнасилуют и убьют, то не проявит и толику жалости.
Я молчала, и он продолжил покровительственным тоном. Думал, вероятно, что подмял меня. Для такого человека важно быть сверху.
— А что ты хотела?! Просто так войти в нашу семью? Ты должна принести инвестиции, а не своих щенков!
Я поднялась, демонстративно поправила тонкую бретельку платья, под тяжелым взгляд покрасила губы и бросила на Небесного старшего высокомерный взгляд.
— Приятно оставаться, — осмотрела стол, — было невкусно.
Александр Андреевич захрипел от злости.
— Не провожайте, — сладко улыбнулась и гордо ушла. Никто не знал, чего мне стоило такая демонстрация самообладания.
Когда вышла за дверь, плечи непроизвольно вздрогнули и опустились. Я побежала. Поскорее уйти хотела. Чувствовала себя лишней. Это место угнетало морально. Расти здесь в такой атмосфере и остаться нормальным — практически невозможно.
Я не позвонила Диме, не вызвала такси, телефон выключила вообще. Проветриться хотела. Нет, я не собиралась предъявлять ему за отца. Это глупо. Уверена, Дима не был с ним согласен. А то, что тоже про Савицкого говорил, дать ему шанс просил — совпадение, не более! Если бы Диме нужны были деньги, акции, активы, то за Иру держался бы. А там и не всплыло бы наше с ней родство. Меня другие сомнения терзали. Наверное, из-за них и убежала. Чтобы не ставить Диму перед выбором: я или отец. Чувствовала же, что это знакомство, как бы ни пытался шутить, важно для него. И да, я боялась. Боялась, что он не выберет меня. Снова.
Дорогу от особняка разрезал белый луч фар. Я отступила на обочину. Уже к посту охраны поселка подходила, здесь тротуара на было.
— Алена! — услышала и обернулась. Так екнуло, защемило в сердце. Нашел? Приехал? За мной приехал… — Ты почему убежала? Телефон выключила? — Дима стремительно подошел и крепко обнял меня. — Ты куда одна, ночью, Алена. Ален… — заметил, что плачу, прижимаясь к его плечу. — Ты чего, девочка моя?
— Я испугалась, что не придешь больше… Что не выберешь меня… — подняла глаза на него. — Твой отец не принял меня и моих щенков.
Дима клацнул челюстью и шумно выдохнул.
— Алена, — сжал мои плечи, пронзительно в глаза заглядывая. — Не делай так больше, хорошо? Не сомневайся во мне. Никогда не сомневайся.
Я кивнула и прижалась к его груди, раствориться хотела, в силу его завернуться, как в пуховое одеяло. Чтобы тепло, надежно, уютно. Дима пах прохладой и свежестью, аромат до костей пробирал арктическим льдом, аж горло перехватывало, если на других ловила эти ноты. А на Небесном обжигающим был.
— Поцелуй меня, — попросила шепотом и сама к губам потянулась. Горела вся. Хочу его. Страсти, нежности, любви пылкой хочу. Почувствовать, что мой. Душой и телом. И его стать. Снова. Каждый день. Каждую ночь.
Мы занимались любовью в машине. И дома. Пока все спали беседку облюбовали. До спальни дошли часа в два только. Сегодня на ночь осталась Надежда Рудольфовна. Маму я разгрузила по максимуму. Она у меня к поступлению готовилась.
— Дим, — спросила уже в постели. Не могла уснуть, — можно спросить?
— Можно, — он лениво гладил меня по спине, спускаясь к ягодицам.
— Что случилось с твоей мамой?
Рука застыла, чуть больнее сдавливая нежную кожу.
— Я очень хочу узнать тебя лучше, — поцеловала в щетинистый подбородок.
Он тяжело вздохнул и заговорил:
— Родители постоянно ругались. Сколько я себя помню. Пока был маленький очень боялся их ссор. Причин, конечно же, не понимал. Лет с девяти стало ясно: папа гуляет, а мама… Она всегда была очень доброй со мной, рассказывала истории и целовала на ночь, но с годами стала отстраненной, грустной, забывчивой. Мне было пятнадцать, когда торопился домой порадовать ее. Мне дали мастера спорта международного класса по плаванию, светило место в сборной… Я до сих пор помню, как звал ее, как поднимался по лестнице, как в спальню зашел, — Дима замолчал и продолжил охрипшим голосом: — Мама лежала на кровати. Я сразу понял, что она умерла. У нее был такой стеклянный взгляд, голова неестественно откинута, пена изо рта. Тогда мой мир окончательно рухнул, — он погладил меня по волосам и обнял еще крепче, словно бы потерять боялся. — Позже отец рассказал, что она прочно сидела на антидепрессантах. Потом перешла на сильные психотропы. Как итог — передозировка. — Дима опустил голову и на меня посмотрел затуманенными взглядом: — Так я остался один. Мама бросила, а с отцом никогда не был близок.
— Прости, что спросила, — прижалась еще сильнее, согревая, показывая, что я рядом. Что он больше никогда не останется один.