Неизведанные земли. Колумб

Ощущение опасности, по-видимому, только обострило чувствительность Колумба. Его самый восторженный отзыв об окружающей среде содержится в записи от 16 сентября, кратко изложенной Лас Касасом: «Он сказал, что аромат раннего утра доставляет истинное наслаждение, и единственное, чего хотелось бы, – это услыхать пение соловья». Читатель, внимающий чувственным похвалам Колумба прелестям Атлантики, может задаться вопросом, следует ли их отнести к влиянию на Колумба францисканцев с их почитанием творения или к эстетике Ренессанса, связанной с интересом к реалистичному изображению окружающей природы. Однако слишком часто попытки Колумба воспеть красоту природы могут казаться безвкусными (как здесь, где соловей банально ассоциируется с утром) или плохо выраженными. В частности, его описания ландшафта и растительного мира Карибских островов больше всего напоминают рай Мильтона[220]

. Следует помнить, что Колумб писал все это с рекламными целями, чтобы создать более привлекательный имидж Атлантики и тем самым привлечь дополнительные инвестиции и королевскую благосклонность к своему предприятию. Он был заинтересован в том, чтобы подчеркнуть благоприятные и целительные свойства окружающей среды, потому что это помогло бы сделать его маршрут пригодным для эксплуатации. Это отнюдь не значит, что он лично не был убежден в правдивости своих описаний. Например, он настолько часто и настойчиво высказывался о том, что воздух и климат заметно улучшились в 500 километрах к западу от Азорских островов во время плавания, что трудно было поддаться скептицизму, хотя это было скорее плодом его воображения, чем каким-либо реальным эффектом[221]

.

Вскоре Колумб наполовину признался самому себе в сомнениях относительно расстояния до Индии и с 10 сентября начал фальсифицировать судовой журнал, занижая количество пройденных миль в сообщениях экипажу. При этом он наслаждался ролью манипулятора-одиночки с явным удовольствием и притворной неловкостью. Ему определенно нравилась механика обмана: его самодовольное воспоминание о команде, которую он в молодости обманул, заставив принять Тунис за Марсель, тоже связано с подделанным бортовым журналом. Эти эпизоды напоминают читателю, насколько наши знания о том, что происходило во время путешествия, зависят от источников, непосредственно вдохновленных самим Колумбом. Образы одинокого и уязвимого человека являются проекциями его восприятия самого себя. Да и история заговора против него могла быть плодом параноидального воображения. Доказательства его углубляющегося расхождения с Мартином Пинсоном, которые полностью исключены из «Первого путешествия» и должны теперь собираться по кусочкам из других источников, включая независимые свидетельские показания гораздо более позднего времени, могли возникнуть в первую очередь из-за его недоверчивого характера и нелюбви к сотрудничеству[222]

.

На самом деле, поскольку приблизительные оценки расстояния Колумбом всегда завышены, фальсифицированный журнал был более точным, чем тот, который он вел лично для себя. У него имелась слабость принимать желаемое за действительное и абсурдная вера в свою «карту островов», что постоянно возбуждало ожидание «увидеть землю» и, следовательно, косвенно неоднократно разрушало надежды. Он приветствовал малейшее указание на близость суши – случайный ливень, пролетающую птицу, предполагаемого речного краба. 25 сентября он заявил, что убежден в том, что его корабли проходят между островами. Он не чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы свернуть в сторону и поискать их, хотя и рискнул, с одобрения Мартина Пинсона, занести их на свою карту. 22 сентября он был настолько встревожен беспокойством и недовольством команды, что обрадовался встречному ветру. «Мне нужен был такой ветер, – писал он, – потому что команда теперь поверила, что в этих морях есть ветры, с помощью которых мы могли бы добраться до Испании»[223]

.

К концу первой недели октября, когда терпение, должно быть, было уже на исходе на всех кораблях, Колумб и Пинсон встретились, чтобы разругаться. До сих пор, с незначительными поправками на смещение курса из-за неблагоприятного ветра, они двигались в западном направлении, туда, где, согласно расчетам Колумба и его драгоценной карте, должны были найти сушу. Пинсон потребовал изменить курс на юго-запад «к острову Чипангу», возможно, потому что именно там он был отмечен на карте. Это наводит на мысль, что Пинсон посчитал оценку Колумбом пройденного ими расстояния преувеличенной. Колумб отказался подчиниться на том основании, что «лучше бы сначала добраться до материка». Возможно, он упорно настаивал на почти неизмененном западном курсе, потому что новые открытия на широте Канарских островов принадлежали, по договору с Португалией, испанской короне: по возвращении его открытия были названы в некоторых документах «новыми Канарскими островами». Однако общепризнанной причиной считается, что он чувствовал – прямой курс будет самым быстрым и поэтому «было бы лучше сначала достичь материка»[224].