Неизвестность

А я, если уж что-то гордое скажу, даже пусть это дурь, от этого не отказываюсь. Гонор дороже жизни.

И ухожу.

Без надежды и упования, но на мгновенье счастливый. И я это потом не раз отмечал: моменты счастья накатывают именно когда тебе почти невыносимо плохо. Бывает, они возникают по какой-то конкретной причине, но чаще сами по себе, ниоткуда.

Иду, слышу, как они там дружелюбно переругиваются.

И вдруг громко – ее голос:

– Да ладно, идите сюда, угощайтеся!

Я замедляю шаги.

Голос мужчины подтверждает:

– Давай, подруливай!

Я останавливаюсь, поворачиваюсь, улыбаюсь моим спасителям, лучшим на свете людям. И говорю:

– Нет, спасибо.

НОЖИ

(1988)

Я прохаживаюсь у дверей ювелирного магазина «Кристалл», поглядывая на часы, будто кого-то жду. Для конспирации.

На самом деле караулю тех, кто придет сдавать в скупку серебро. Оно мне нужно для изготовления рукояток ножей.

То было время великого безденежья, и многие расставались с последними фамильными реликвиями. Антикварный магазин, единственный на город и, естественно, государственный, был забит дореволюционной мебелью, напольными и настенными часами, фарфором, бронзой, картинами и коврами. В букинистическом полки ломились от фолиантов в старинных златотисненых переплетах. В ювелирные же, где была скупка, тащили золотишко и столовое серебро – ложки, ножи, вилки, и полными кувертами, и поврозь. В антикварном это сначала тоже принимали, но потом стали отказывать: предложение превысило спрос. Пришлось сдавать как лом. Удивительно, сколько всего сохранилось, несмотря на большевистские реквизиции и все последующие катаклизмы, включая голод, когда золотой перстень меняли на стакан муки или десяток яиц. Впрочем, многое шло мимо государства, по рукам – от бывших дворян, купцов и мещан кому попало, а от тех, кому попало, еще дальше. Так и сохранилось.

История с ножами началась так. Зашел Мартын, бывший одноклассник, оставшийся таким же дурковатым, каким был в школе. Но при этом, имея способности к рисованию, он закончил, как и я, художественное училище и умудрился даже, а это уже в отличие от меня, заделаться кандидатом в члены Союза художников: дурковатость оказалась не помехой практичной изворотливости. С Мартыном был угрюмый мужчина: круглая бритая голова, золотой зуб, татуировка на руке – как есть зэк, бывалый сиделый тип. Я не удивился: в ту пору разные слои общества бурно взаимопроникали, директора предприятий что-то перетирали с криминальными авторитетами в ресторанах, комсомольцы из райкомов задружились со спекулянтами и перекупщиками, партийные боссы пожимали руки кооператорам, забыв коммунистическую неприязнь к коммерческой деятельности, да и каждый человек стал шире распространяться в чуждые ранее области жизни: кто приторговывал, кто приворовывал, кто занимался извозом на своей, нажитой непосильным трудом, машине. Недаром появился анекдот про учительницу, которая подрабатывала по вечерам валютной проституткой, а на вопрос, как она дошла до жизни такой, отвечала: «Повезло!»

Жена моя Галина Григорьевна, сама учительница, очень не любит таких анекдотов. И современного юмора в целом. Она ничего современного не любит, считая, что настало время конца советской школы, а следовательно, конца всего.

Круглоголовый зэк увидел мои поделки, в том числе пару ножей-финок с серебряными рукоятками, я сделал их года два назад – всегда любил холодное оружие. Зэк уважительно подержал один нож, другой, попробовал ногтем остроту, спросил о цене. Я нагло заломил, он легко согласился. Купил и ушел. А вскоре Мартын, ликуя, сообщил: есть люди, готовые покупать мои ножи в неограниченном количестве. Кому-то они очень понравились. Особенно – что рукоятки из серебра.