Очень деятельный, он тут же добыл где-то муфельную печь, к ней понижающий трансформатор, буру, огнеупорную глину и все прочее, что нужно для плавки и формовки серебра. Взялся доставать и само серебро, пошел к «Кристаллу», но вернулся ни с чем. Я понаблюдал, как он пытается перехватить сдатчиков, и понял, в чем ошибка. У Мартына был вид авантюриста, барыги, человека, предлагающего очень выгодную сделку, но при этом явно криминальную. Наш же человек каков? Наш человек таков, что даже при совершении криминальной сделки хочет видеть в партнере и чувствовать в себе благопристойность, а совершаемое оправдывать вынужденностью. Не корысти ради, а волею обстоятельств. Пришлось мне взять это на себя. И процесс пошел, мы регулярно сдавали заказчикам небольшие партии ножей, получая приличные деньги. Пятьдесят на пятьдесят: я как творец и производитель, Мартын как организатор и связующее звено. Я мог бы отжать себе и больше и знал, что Мартын согласился бы, однако меня устраивало это равное разделение не только денег, но и вытекающей из этого ответственности. Оно отчасти успокаивало мою совесть, которая из каких-то глубин задавала иногда вопросы: понимаю ли я, кто и зачем покупает эти ножи. Вряд ли ведь для коллекции, очень не исключено, что ими кого-то режут. Я мысленно отвечал, что зарезать и гвоздем можно. Ежели человек мастерит топоры, он не отвечает за то, что кто-то будет ими рубить не дрова, а людей.
И вот стою, чего-то жду, как пелось в какой-то песне тех времен. Сыровато, холодно, осень, середина недели, посетителей мало.
Идет молодая женщина с усталым и бледным лицом. Быт заел, ленивый муж замучил, понадобились деньги. Она медлит у двери, вопросительно смотрит на меня. Я смотрю гостеприимно, но не подхожу. Она подходит сама:
– Извините, вы серебро не покупаете?
Мне этот вопрос не нравится. Уж очень как-то прямо. Вдруг подстава какая-нибудь?
– С чего вы взяли? – спрашиваю с удивлением, с нотками гражданской обиды.
– Подруга сказала, что… Она вас описала, это ведь вы?
А женщина вполне ничего. Пожалуй, красивая даже, если бы ей еще отдохнуть и получше одеться. Под плащом угадываются стройные формы. Да, я женат, но давно и привычно неверен жене, и мне всегда мало.
Но я осторожничаю.
– Что за подруга?
Она описывает подругу. Действительно, была такая несколько дней назад. Я говорю с женщиной, а сам рассеянно глазею по сторонам – так обычно себя и ведут матерые барыги. Не проявлять лишнего интереса к клиенту и товару, сбивать цену.
Говорю ей:
– Я этим не занимаюсь, просто бабушка просит сервиз восстановить. У вас что?
– У меня целый набор, – она приподнимает пакет, который держит в руке. – Шесть ложек, шесть вилок, шесть ножей, всего по шесть.
На подставу не похоже, слишком жирная наживка.
– Надо бы посмотреть, – говорю ей. – Я сейчас пойду, а вы идите за мной, не сразу. Где сверну, там тоже сверните.
Она радостно кивает. Ни тени тревоги и настороженности. Мне самому бы насторожиться, но я уже заранее радуюсь богатой добыче.
Неспешно иду, посматривая, нет ли чего подозрительного. Но проспект почти пуст.
Сворачиваю в подворотню, она следует за мной. Идем во двор.
Стоя у стены, беру из сумки тяжелую коробку. Открываю. Вижу несколько ложек и вилок серебряных, а всё остальное – мельхиор. И даже узоры на ручках разномастные. Мне бы бросить все и бежать, но женщина дышит рядом, глаза взволнованные. Она ведь не обязана разбираться в этих вещах, сказал ей кто-то, что это сплошь серебро, она и поверила.
– Послушайте… – начинаю я сочувственным голосом.
И тут кто-то меня хватает за руку.
Я слышу голоса, я вижу красную повязку на руке, а потом какое-то удостоверение, меня ведут через двор – не на проспект, а на параллельную улицу имени 20 лет ВЛКСМ.
Усаживают в машину.
Спрашивают имя, фамилию, требуют документы. С собой у меня ничего нет.
– Ввезем в отдел, – говорит кто-то.
Едем.
Я прихожу в себя и говорю – внушительно, размеренно и спокойно:
– Это какая-то ошибка. Я хотел кое-что сдать в скупку, но я человек неопытный. Девушка подошла, тоже сдает, я сделал вид, что покупаю, а на самом деле хотел посмотреть, что сдают. Для ориентировки, понимаете?
– Ага, уже верим!
Машина обычная, не милицейская. И люди, трое, включая водителя, – не в форме, а в гражданском. Не начинают допроса сразу же, по горячим следам, помалкивают, будто опасаются сказать что-то лишнее.
– Вы из какого отдела? – спрашиваю.
– Тебе какая разница? – раздраженно спрашивает тот, кто за рулем.
Непорядок. Обычно за рулем самый младший, с чего он взял на себя инициативу?
– А можно еще раз удостоверение посмотреть?
– Обойдешься.
– Я имею полное право. Откуда я знаю, может, вы бандиты…
Неосторожно сказано, я тут же получаю удар кулаком в висок.
Теряю сознание.
Очнувшись, вижу, что нахожусь в какой-то комнатке. Судя по маленьким окошкам, низким потолкам и металлической кровати, на которой грудится по-деревенски куча больших подушек, увенчанная маленькой, поставленной уголком, я в каком-то частном доме. Тихо. Наверное, окраина. Я полулежу в низком кресле.
Входит человек, смотрит на меня, говорит:
– Очнулся!