Неизвестность

Он в свои шестьдесят с лишним был выпивоха, говорун, имел трех гражданских жен, у которых жил поочередно, но, любя свободу, снимал то квартиру, то дом. Как и в этот раз – напополам со мной. И дешевле, и компания. Набрав выгодных заказов сверх возможностей и желания их выполнить, он делился с молодежью за неплохие для себя проценты. Все это знали, включая начальство, но относились добродушно. В позднесоветское время любое жульничество и даже воровство считалось оправданным, если не превышало разумные пределы, поэтому жульничали и тащили многие, но как-то уютно, по-домашнему. Можно сказать – бескорыстно, как ни странно это звучит. А что странного, если тот же дед Мишаня, получив хорошие деньги, тут же хвастал ими перед женами, раздаривал детям и внукам, щедро угощал друзей, поэтому, бывало, в перерывах между заказами питался только макаронами, чаем, знаменитыми консервами «Завтрак туриста» – и, конечно, водкой и вином.

Выпив, дед Мишаня часами рассказывал о своей дружбе с великим Гущиным, нашедшим гениальное сочетание рисунка и цвета и передавшим деду Мишане секреты мастерства.

– Рисунок играет с цветом, цвет с рисунком, потому что и вся жизнь, дети мои, игра! Все игра! Кошка, и та мышку не сразу съест, поиграет. Смерть – тоже игра, понимаете меня? Некоторые упрекают: Наметкин, ты перед начальством прогибаешься! Я?! Да никогда! Я играю, я их дурю! Я этим наслаждаюсь, а они, идиоты, принимают за чистую монету! Гущин в Китае жил, в Париже, в Монако, гражданин мира, а после войны приехал в Союз, в Россию, в сраный Саратов – почему? Потому что учуял – здесь игра, здесь бедно, но весело! Он хохотал от удовольствия, он говорил мне: Мишаня, нигде нет такого сочетания уродства и красоты, правды и фальши! Но это не навсегда, он мне говорил, и был прав, вы же видите, что творится? Дословно пересказываю его слова: вы тут живете под грузом лжи, но ложь, накопившаяся до критической массы, взорвет и обрушит все к черту! И будет очищение. А потом нарастет новая ложь, это уж как водится. Почему? Потому что вы, русские, он всегда так говорил: вы, русские, хотя сам был до корня русский, но это тоже у него игра была такая; вы, русские, идеалисты, вам хочется справедливости сейчас же, а она не торопится, а вам невтерпеж, вот вы и начинаете врать, что она уже есть. То есть – врете от чистого сердца. Очень уж долго плывете, вот и чудится тем, кто у вас торчит на мачте, что впереди земля. Они орут: «Земля!» – не потому, что врут, а – желаемая галлюцинация! Понимаете эту великую мысль великого Гущина, дети мои? Поэтому он картину «С тобой, Лумумба» написал. Да обчихался ему этот Лумумба на самом-то деле, он играл, он хотел посмотреть – неужели сожрут? Сожрали с удовольствием, Университет Дружбы народов картину купил! И мне, дурачку, когда я скрипел, что зажимают, говорил: а ты нарисуй Лумумбу. Вот и я вам говорю – играйте, рисуйте лумумбу, но душу не отдавайте никому!

Конечно, у нас, его юных товарищей – а он дружил именно с молодежью, средний возраст не уважал – это стало поговоркой. Если кто пожалуется на отсутствие денег или на то, что не берут на выставки, мы ему тут же: нарисуй лумумбу.

И сами охотно рисовали, посмеиваясь.

Панно в Доме культуры было очередной лумумбой. Я малевал Ленина и счастливых советских крестьян, а Меркелов со скоростью квадратный метр в час расписывал кудрявые рощи на заднем плане и колосящиеся нивы на ближнем, вставляя там и сям нарядную сельхозтехнику, в видах которой разбирался не хуже любого механизатора. Уложились в срок. Рассчитывался с нами сам директор совхоза. Он предложил: в договоре напишу в два раза больше, чем вы просили, но вы такую-то сумму вернете в кассу, то есть мне.

Мы для вида помялись, переглянулись, директор сердито сказал, что совхозу позарез нужна наличность – дорогу вот надо грейдировать, а техники нет, а район официально не выделяет, договариваемся частным образом с мужиками, бульдозеристами и экскаваторщиками, им наличными надо платить…

Всю эту подоплеку мы знали, не первый раз, поэтому согласились.

Не узнал ли об этом всеведущий КГБ? Но его ли дело – заниматься такой мелочью?

– Меркелов интересный, – осторожно сказал я. – Экспериментирует. Но крепкий профессионал, я с ним сотрудничаю иногда. Наглядную агитацию делаем, оформляем культурные учреждения.

– Мы знаем. Он еще карикатурами увлекается.

– Да, вроде бы.

И тут Владимир Андреевич достал папку, а из нее листы. Копии Валериных карикатур. На членов партии и правительства, на людей из городской верхушки. Не сказать чтобы смешные, я жанр сатиры никогда не любил. Все с подписями. Помню одну, где изображена была тетка с кастрюлей и К.У. Черненко на тачанке в одеянии кучера, с кнутом, на тачанке надпись: «СССР», а вместо пулемета рогатка с ракетой. И подпись, переделка известных ленинских слов: «Государством может управлять не только кухарка, но и кучер».

– Не смешно, – искренне сказал я.

– И я так считаю, – согласился Владимир Андреевич. – Но я не профессионал, я не сумею свое мнение выразить грамотно. Вот вы бы попробовали.

– То есть?