Неизвестность

– Напишите что-то вроде статьи. С оценкой как содержания, так и творческого метода.

– Владимир Андреевич, я не критик, я сам художник.

– Но в газетах-то пишете.

Да, было дело, публиковал я кое-что в газетах «Коммунист» и «Заря молодежи» – заметки о выставках и прочих культурных событиях, а еще увлекался сочинением словесных этюдов о природе, такие как бы стихотворения в прозе, их брали охотно, потому что отлично годились для затыкания дыр при верстке, да и лишних несколько рублей мне не мешали.

– Это другое, – сказал я.

– Почему же? У вас ясный слог, мы изучили. И в искусстве разбираетесь. И сторонник реализма.

– На самом деле ничего, кроме реализма, не существует, – выдал я постулат, в который тогда верил. Впрочем, верю и сейчас.

– Вот об этом и напишите.

– Эссе о реализме?

– Краткую характеристику этих, с позволения сказать, работ.

– Для чего? – спросил я, прекрасно понимая, для чего. Видимо, Меркелов у них на крючке. Сомнителен и подозрителен. На самом же деле Валера остроумец без чувства юмора, ему просто хочется повеселить людей и себя, он, кстати, тоже в газетах печатался – всяческие дружеские шаржи, бытовые картинки на темы недостатков в сфере жилищно-коммунального хозяйства, вполне все благопристойно.

Я искал повод, чтобы отказаться, но, пока размышлял, Владимир Андреевич собрал рисунки и уложил их в папку, а папка каким-то образом оказалась в моих руках.

Тем не менее я растерянно забормотал:

– Что, прямо сейчас? У меня, знаете… Работа запланирована, меня ждут…

– Никто не торопит. Даю вам неделю – чтобы не спеша, обдуманно, аргументированно. Хорошо? Закончите – позвоните. У вас память хорошая?

– Да ничего.

– Я назову номер своего телефона, но вы не записывайте, запомните. Хорошо?

Только на улице, жадно закурив, я пришел в себя и сообразил: мне предложили стать стукачом. Причем без лишних проверок, прощупываний, через полчаса после начала разговора. Неужели я считаюсь таким лояльным и таким послушным? И не просто настучать, а письменно настучать. Даже если никто не узнает сейчас, рано или поздно вскроется. Потомки презирать будут. Да и не в потомках дело, я сам себя буду презирать.

О своем задании я не сказал никому, ни жене, ни даме сердца, ни деду Мишане. Хотел было сказать Валере, но воздержался, потому что уже придумал выход из положения.

Я написал рецензию, отстукал ее на машинке, получилось пять страниц в два интервала. Последовательно и доказательно я утверждал, что художник В. Меркелов в своих карикатурах руководствуется заботой о деле социализма и коммунизма. Если он и бичует отдельные недостатки или то, что ему кажется недостатками, то из-за того, что недостатки мешают развиваться обществу, идущему раз и навсегда выбранным путем. Его карикатуры направлены не на дискредитацию советской власти и социалистического строя, напротив, как и всякое сатирическое произведение, имеют, цитируя Ф.М. Достоевского, «положительный идеал в подкладке».

А затем я разбирал рисунки Валеры, в каждом найдя этот самый положительный идеал.

Я был доволен своей работой. Позвонил Владимиру Андреевичу, доложил, что все готово. Он назначил встречу на вечер того же дня.

– Там же?

– Зачем? Там я с вами просто беседовал, мало ли я с кем беседую. А два раза подряд – повод для досужих разговоров ваших коллег.

Умно, подумал я.

И вот мы оказались здесь, в генеральской квартире. Я вернул папку и отдал свой текст. Владимир Андреевич читал не спеша, вдумчиво. Понять по лицу, как он относится к написанному, было невозможно. Наверное, их этому специально учат – непроницаемости.

Дочитав, он положил листы на стол, улыбнулся и сказал:

– Ну что ж. Я вижу, Виктор Алексеевич, вы почему-то решили все это превратить в шутку. Вам повезло, я умею ценить розыгрыши, не все мои товарищи так легко к этому относятся.

– Почему розыгрыш…

– Только не надо его и тут продолжать, Виктор Алексеевич, это уже чересчур. Кстати, тут подписи вашей нет.

– А надо?

– Конечно. Вашим почерком, но, конечно, не ваше имя, зачем вам это? Выберите псевдоним.

– Псевдоним? Зачем?

– Для удобства.

– Не знаю… Ну… Босх.

Мы все тогда увлекались Босхом – по репродукциям, естественно, вот и выскочило.

– Не пойдет, Босх у нас уже есть. Не обязательно имя художника. И даже не обязательно человека.

– Тузик, что ли?

– Тратим время, Виктор Алексеевич. Вас что-то смущает?

Меня все смущало. Но я решил играть до конца.

– Хорошо, «Дункан».

– Это кто?

– Название яхты. «Дети капитана Гранта».

– Я в детстве тоже обожал эту книгу. Какая у вас память, я вот не запомнил, какое там у яхты название. Отлично, «Дункан».

– Подписывать?

– Это – не надо. Виктор Алексеевич, как вы думаете, кому преимущественно оппонирует наша организация?

– Антисоветчикам. Диссидентам. Врагам народа.

– Помилуйте, где в Саратове враги народа? В том-то и заключались ошибки, что иногда работали упрощенно, не сказать – примитивно. Сейчас мы все поняли, что настоящее поле идеологической битвы – в сердцах людей. В их умах. Нам не враги страшны, нас разъедает лицемерие и двуличие. Согласны?

– Да…