Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

– Никак нет, ваше высокородие, я действительно Семён Лаврентьев, – еле слышно произнёс он.

– Для чего же ты назвался Фроловым и откуда добыл его паспорт?

– Да и сам не знаю для чего. Так, баловство одно. А паспорт я купил у какого-то человека в ночлежном доме.

Сколько я не урезонивал, он продолжал стоять на своем, и мне пришлось отправить его в камеру, не добившись больше никаких результатов.

Таким образом, дело об убийстве Амвросия в смысле улик стояло скверно, и, кроме несомненной уверенности, основанной на ряде совпадений и необъяснимых странностей в поведении каторжника и формовщика, у меня ничего не было.

Я решил тогда взяться за келейника. Лично приехал в лавру, целый день посвятил самому тщательному обыску в вещах и в помещении, где жил келейник. Увы, это не дало ни малейших результатов. Родство своё с формовщиком и проживание последнего по подложному паспорту он признал, но цели такого, так сказать, маскарада объяснить не пожелал, отговариваясь незнанием.

Всё же я его арестовал и увёз с собой в Москву, поместив в одну из камер при Сыскной полиции.

Недели через две после обыска я получаю вдруг по почте таинственную записку: «Эх, сыщички-дурачки, возле искали, а в окошечко-то и не посмотрели». Никакой подписи, штемпель на конверте – «Москва». К какому делу записка эта относилась – указаний не было. Но так как в это время всё моё внимание было сосредоточено на убийстве Амвросия, то я и решил, что записка касается обыска у келейника. Я полагал, что имею дело с какой-нибудь мистификацией, тем не менее решил опять съездить в лавру и внимательно осмотреть «окошечко» в помещении, где жил келейник. При первом обыске мы действительно на него не обратили внимания. На этот раз мы выстукали стены, ощупали рамы, пробовали подымать подоконник – ничего.

Вдруг один из агентов, став на колени, стал осматривать снизу выступ подоконника и заметил какую-то узенькую планочку, приложенную вплотную под выступом к стене. Он ковырнул её стамеской – планочка выскочила. Оказалось, что она прикрывала выдолбленное под подоконником отверстие в стене, где лежали помятая искусственная челюсть и золотые часы с цепочкой, принадлежавшие убитому иеромонаху.

Кто написал мне таинственную записку – неизвестно. Должно быть, у преступников был ещё какой-нибудь сообщник или просто посвящённый в дело человек среди живущих в лавре, который по каким-то соображениям решил выдать преступников. Скорее всего, тут дело было в неподелённой добыче. Самые тщательные розыски и настойчивые допросы причастных к преступлению лиц не дали и тени указаний, и загадку эту мне так и не удалось расшифровать.

Когда при новом допросе келейника ему были показаны найденные часы и челюсть, он не стал более запираться и принёс повинную.

Уже давно келейник подсмотрел, что иеромонах Амвросий носит на груди сумочку с бумагами и, ложась спать, кладёт себе её под подушку.

По лавре шла молва, что у покойного имеются значительные деньги, да и сам он не скрывал, что имеет процентные бумаги и выигрышные билеты. У келейника тогда зародилась мысль убить и ограбить Амвросия. С этой целью он выписал из деревни своего племянника Семёна Лаврентьева, давно уже сбившегося с пути и постоянно вращавшегося среди преступного мира Москвы, заставил его прийти в лавру под видом паломника с чужим паспортом и пристроил его в качестве формовщика в просфорню. Лаврентьев посвятил в дело беглого каторжника Ивана Степанова, своего давнишнего знакомого. В ночь убийства Степанов незаметно проникнул в лавру и по указанию келейника и формовщика, будучи человеком колоссальной силы, подтащил от сарая тяжёлую лестницу к окну кельи Амвросия.

По лестнице они все трое взобрались в келью, убили монаха, ограбили его и скрылись. Процентные бумаги взял себе Степанов и продал их в Москве, а выигрышные билеты, часы и золотую челюсть келейник спрятал в заранее устроенный тайник под подоконником.

Все трое были приговорены к каторжным работам.

Встреча с корнетом Савиным{24}

Кто не слышал в своё время имени корнета Савина[114], известнейшего авантюриста, именовавшего себя обычно графом Тулюз де Лотрек. Этот бывший корнет прославился на всю Европу своими невероятными проделками. Немало лет своей жизни провёл он по европейским тюрьмам; свободное же, так сказать, от них время он употреблял на втравливание людей в самые невозможные авантюры и в заведомо дутые предприятия. Размах и масштаб этого человека был грандиозен: он надувал людей на миллионы и собирался даже увенчать свою главу албанской короной[115]. Однажды мне пришлось встретиться с этим знаменитым авантюристом в совершенно неожиданной обстановке. В 1915 году я был крайне озабочен хлопотами по обмену моего раненого сына[116], находившегося в немецком плену, на германского пленного офицера, захваченного нами. И вот как-то по этому делу я направился к Певческому мосту в Министерство иностранных дел[117].