Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

– Подождите секунду! – крикнул я, снимая пальто, одному из швейцаров, собиравшемуся захлопнуть за кем-то дверцы лифта, и, быстро подойдя к машине, вошёл в кабинку. Кинув взгляд на моего случайного попутчика, я застыл в изумлении: передо мной стоял корнет Савин, хорошо мне знакомый по ряду прошлых мошенничеств и давно лишённый права въезда не только в столицы, но даже в губернские города Империи.

– Вы, Савин, что тут делаете?

– Да я, помилуйте, так случайно, проездом!

– Полно врать! Опять какое-нибудь мошенничество задумываете!? Опять раздобываете себе албанский престол или корону Мадагаскара кому-либо обещали?

– Ни боже мой! Довольно! Прежнего Савина нет, он умер навсегда и никогда не воскреснет!

– Всё это прекрасно. Но что вы здесь в министерстве делаете?

– Ах, тут меня одна графиня просила похлопотать относительно её ценного багажа, оставленного в Германии, при бегстве её оттуда в связи с объявлением войны.

– Тааак! А всё же я должен буду вас арестовать.

Савин взмолился:

– Ради бога, ради Христа, не делайте этого! Я, честное слово, честное слово, сегодня же покину столицу!

Взглянув на раскрасневшегося и взволнованного старика (ему было лет 60), я почувствовал жалость и сказал:

– Ну ладно! На этот раз так и быть, исчезайте, и чтобы духу вашего не было не только здесь в министерстве, но и в столице вообще! Но помните, Савин, если вы обманете меня, то будете каяться в этом.

Савин не заставил себя просить и с лёгкостью, решительно не шедшей к его возрасту, вспорхнул с места и скатился по лестнице. Покончив свои дела, я навёл справку и о деле Савина. Оно оказалось на мази, и вещи графини N. ожидались на днях. Я записал её адрес и через несколько дней заехал к ней.

– Скажите, графиня, Вы предпринимали хлопоты относительно вещей, оставленных Вами в Германии?

– Да как же! И этот вопрос меня сильно тревожит, так как человек, взявший на себя хлопоты, вот уже две недели как не показывается. Между тем он обещал всё время держать меня в курсе дела.

– Вы хорошо знаете этого человека?

– Нет, я случайно познакомилась с ним. Это некий граф Тулюз де Лотрек. Вы понимаете, что имя само за себя говорит.

– Говорит и очень даже говорит, графиня, так как этот фантастический Тулюз де Лотрек никто иной как корнет Савин, известнейший международный мошенник и авантюрист.

– Что вы говорите? Ах, Боже мой! Да ведь он мог меня зарезать!

– Да, мог и зарезать.

– Он мог и убить меня!

– Мог и убить.

– Какой ужас, какой ужас! – повторяла в волнении графиня, усердно нюхая флакон английской соли.

– Вы на расходы большой аванс ему дали, графиня?

– Нет, так что-то тысячи три.

– Ну с этими деньгами проститесь.

– Да Бог с ними! Хорошо ещё, что жива осталась! Каково? Савин, корнет Савин! Непременно сегодня же расскажу графу. Воображаю, как и Лили будет изумлена и напугана!

И по глазам графини я понял, что изумление и испуг Лили заслонили в ней все прочие соображения. А потому я раскланялся и вышел. По наведённым мною справкам Савин в самый день встречи со мной выехал из Петербурга.

На чужбине{25}

Зарождение мысли о возобновлении розыскной деятельности за границей произошло у меня при весьма своеобразных и трагических условиях. Прижавшись к дымовой трубе на палубе «Риона»[118], на котором я бежал из Крыма при врангелевской эвакуации, я меланхолически покачивался на волнах Чёрного моря. Запасы угля и продовольствия давно иссякли, аппарат радиотелеграфа не действовал. Если Робинзон томился в тоске от безлюдья, то я переживал обратное, на пространстве всего лишь нескольких сот квадратных саженей[119] со мной было девять тысяч человек. 18 тысяч глаз тревожно обшаривало горизонт, чая случайной помощи. Не буду описывать подробно всё, пережитое за эти дни, скажу лишь, что помощь свалилась буквально с неба – мы были взяты на буксир американским крейсером и доставлены к Константинополю. Вот тут-то, узнав о предстоящем месте назначении и не имея в дальнейшем представления о способе существования с семьёй на чужбине, я на «Рионе» же поделился с несколькими эвакуировавшимися москвичами, по преимуществу служившими в прошлом по судебному ведомству, своим проектом об организации в Константинополе розыскного бюро.

В первые дни я попал, в числе многих других беженцев, на остров Халки, а затем, напуганный слухами о предстоящей якобы новой эвакуации в Сербию, дал скрепя сердце подписку об отказе на будущее время от помощи союзников и перебрался в Константинополь.

Я начал хлопоты об открытии частного детективного бюро. Оккупированный город был разбит на зоны – английскую, итальянскую, французскую, но истинными хозяевами положения являлись англичане. К ним я и обратился.