Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

Через несколько месяцев после того, как было открыто мною частное розыскное бюро в Константинополе, я получил, наконец, возможность применить свой опыт в деле, стоящем внимания.

По Константинополю стали усиленно распространяться поддельные билеты в 50 турецких лир довольно искусной выделки.

Полная никчёмность турецкой сыскной полиции и дилетантская постановка этого дела у союзников побудили последних, в частности англичан, испробовать и мои силы, так как уже к этому времени моё бюро успело завоевать себе в городе кое-какую репутацию.

Ко мне обратился английский лейтенант Кенеди, стоявший во главе английской полиции Стамбула, заявив, что располагает для розысков подделывателей 500 лир, отпущенными для этой цели «Dette Ottomane» (Международная Контрольная Комиссия в Константинополе).

Не без колебания согласился я на предложение лейтенанта. С одной стороны, 500 лир по тем бедственным временам представляли для меня заманчивую сумму, с другой – примитивность моего розыскного аппарата, чуждые мне условия быта, малое знакомство с народом не подавали большой надежды на успех. Но, в конце концов, понадеясь на свою счастливую звезду и рассчитывая, так сказать, на интернациональность преступной психологии, я изъявил своё согласие и взялся за дело. Для этого я распылил своих агентов по всему городу, и через неделю примерно им удалось приметить двух турок, не раз сплавлявших то в ресторанах, то в магазинах при расчёте поддельные пятидесятилирные бумажки. Установив наблюдение за ними, удалось выяснить, что турки эти часто посещают небольшое грязненькое кафе на улице Диван-Иойла близ мечети, где похоронен султан Абдул-Гамид. Там они встречались с красивым высоким турком, одетым по-европейски, но в феске и почему-то в высоких лакированных русских сапогах. Выяснилось, что встречи эти происходят довольно странным образом: турок быстро подходит к столику, занятому одним из выслеживаемых нами сбытчиков, спешно бросает ему на стол какой-то свёрток, сбытчик ещё скорее прячет его в карман, затем высокий турок, не обменявшись со своим сообщником ни одним словом, не оглядываясь, выходит из кафе, а его, по-видимому, сообщник, выпив медленно чашку кофе, минут через 10-15 следует его примеру. После таких свиданий деятельность сбытчиков каждый раз усиливалась.

Конечно, моё внимание было сосредоточено на высоком турке. Я приставил к нему лучших своих агентов Леонова и Зайцева, которые выяснили, что турок мой встречается ещё с какими-то тремя подозрительными черкесами, назначая им свидания в самых укромных уголках Стамбула.

Между тем, он ведёт чрезвычайно рассеянный и широкий образ жизни, швыряет деньги направо и налево и, по-видимому, ни в чём себе не отказывает. После долгой слежки удалось установить его местожительство за городом, в Кадыкёй[125] по улице Джебеджи-баши. Это было сопряжено с немалыми перипетиями. Помню тревогу, которой я был охвачен, когда двое моих агентов, всё те же Леонов и Зайцев, исчезли бесследно и пропадали целые сутки. Люди, пришедшие им на смену, не застали их в заранее условленном месте. Я успокоился лишь на следующее утро, когда Леонов и Зайцев, живые и невредимые, предстали передо мной. Леонов рассказал мне следующее:

– С раннего утра следили мы за нашим высоким турком, который проявил почему-то в этот день особенно лихорадочную деятельность, носясь по всему городу. Переведался он с множеством людей, передал обоим сбытчикам по пакету и долго совещался со своими тремя черкесами. Не желая для пользы дела ни на минуту упускать его из вида, мы не имели возможности явиться к месту смены. Поздним вечером мы сели за ним на пароход и добрались до Кадыкёй, где, выйдя на берег, он направился в улицу Джебеджи-баши и вошёл в довольно большой чисто турецкой постройки богатый дом. Прождав час-другой и видя, что турок не выходит, тогда как ночь давно уже наступила, мы решили было прервать нашу слежку до утра и вернуться, тем более что усталость сильно сказывалась, но в последнею минуту мне захотелось попытаться добиться более точных сведений. Оставив Зайцева невдалеке, я обогнул дом, влез на почти вплотную к дому прилегавшее дерево и с него перемахнул на крышу. Я по опыту уже знал своеобразность турецких построек, а потому не без основания надеялся обнаружить где-нибудь на крыше щель, которая позволила бы мне заглянуть вовнутрь помещения, тем более что яркий свет лился из окон во двор. Найдя подходящее отверстие и распластавшись на животе, я прильнул к нему глазом.