Неизвестный Александр Беляев

Мелькали на экране одна за другой картины, слышалась их названия, имена художников, названия школ, указания в каком музее и где, направо или налево, находятся эти произведения; – но понять, существующую между ними связь, узнать историю их возникновения и, место, которое они занимают в истории искусства не было никакой возможности.

После Рафаэля говорили о Перуджино, после Перуджино о Филиппо Липпи и. т. д.

Картины не объяснялись. Иногда внимание зрителей обращалось на ту или другую деталь. По поводу картины Madonna del cardellino Рафаэля указывалось, что у нее бюст развитой женщины, а головка молодой девушки.

По поводу «Флоры» Тициана было выражено сомнение; лектор подозревает, что она не настоящая блондинка, а «крашеная красавица». Подозрение основано на том, что женщины всегда хотят нравиться мужчинам; а итальянкам было известно, что брюнетам больше нравятся блондинки; т. к. итальянцы брюнеты, то итальянские женщины захотели быть блондинками и перекрашивали свои волосы.

Кроме того, ученицы узнали еще, что на картинах немецкой школы редко изображались женщины. Произошло это потому, что «целомудренные немочки не хотели позировать художникам», и последних выручало только то обстоятельство, что в то время бани были общими для мужчин в женщин, и там художники имели возможность наблюдать и зарисовывать.

И еще одно ценное познание приобрели гимназистки; они теперь знают, что про хорошенькую девушку говорят: «головка Греза»; а мужчина может быть красив «как Аполлон Бельведерский».

Г-н Бернов называет это лекцией по истории искусства. Но особенно достойно внимания то, что такие «лекции» читаются с разрешения учебного округа, и учащимся усиленно рекомендуют их посещать.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1913. – № 22. – (26.1). – С. 2–3

А. Беляев «По поводу письма г-на Бернова»

(Письмо в редакцию)

Оказывается, что г-н «путешественник, лектор и журналист» Михаил Александрович Бернов отказался от чтения лекций по истории искусства, каковую заменил демонстрациями на экране с объяснениями о некоторых выдающихся произведениях.

Очевидно, он отказался от этого на будущее время, после того, как его выступление было оценено по достоинству. Я утверждаю, что та лекция, о которой мне уже пришлось однажды писать, не была названа так, как называет ее г-н Бернов теперь. Он не сказал слушавшей его аудитории, что будет читать о своем путешествии по европейским музеям; на этот раз он вообще не занимал внимания аудитории своей персоной: не показывал ни своих портретов в различные периоды своей жизни (как это бывало на других его лекциях), ни снимков с тех отелей, в которых он останавливался.

Лекция, о которой идет речь, он начал с того, что будет говорить об искусстве; предупредил, что не будет касаться искусства древнего Востока и Египта, а начнет с Греции, которая оказала громадное влияние на западно-европейское искусство. Аудитория была в праве думать, что он взялся читать именно об искусстве.

Не предупредил г-н Бернов аудиторию и о том, что он «решил» заменить лекцию демонстрацией с объяснениями. Поэтому аудитория имела полное право говорить, что он не исполнил того, что обещал. Предупредил ли он об этом учебное начальство – мне не известно. Неизвестно также, просили ли его говорить о «малярии». Думаю, что нет. Впрочем, этого он и сам не утверждает и говорит только, что его просили рассказать о Риме. Господин путешественник лектор и журналист, вообще, довольно своеобразно понимает принятые им на себя задачи. Когда ему надо говорить о Риме, он распространяется о «малярии», когда ему приходится беседовать об искусстве, он вдается в психологию брюнеток и блондинок и рассказывает о разбитом носе. Кстати – об этом носе. Он заявляет, что все, что о нем было сказано в моем письме – продукт моего воображения. Я утверждаю, что это не верно. «Нос», по всей справедливости, следует предоставить г-ну Бернову, т. е. именно им была сказана фраза: «сам был очень некрасив и особенно некрасивым стал после того, как упал и сломал себе нос». Моя ошибка здесь только в том, что из лекции г-на Бернова для меня не было ясно, кто именно сломал себе нос – Микель Анджелло или Леонардо да Винчи, и этот несчастный нос был мной приписан последнему.

Но всякому понятно, что важно не это. Важно то, что г-н Бернов, вместо того, чтобы характеризовать эпоху возрождения и творчество великого мастера, говорит… о носе, Именно это и было подчеркнуто в моей первой заметке. Значительная часть «возражений» г-на Бернова лишь подтверждает то, что было сказано мной раньше, Он не отрекается от всего того, что говорил в своей лекции, но настаивает на том, что именно это и надо было сказать.