Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

Рабочие берут анализ почвы – нет ли здесь воды. Их трое. Лица лоснятся от пота, ослепительно сверкают зубы, веселыми морщинками собраны обгоревшие под солнцем переносицы.

– Добрый день! – говорю я.

– Добрый день!

– Что делаете здесь, друзья?

– Ответим в зависимости от того, кто спрашивает. Вы не англичанин?

– Нет. Я из Советского Союза.

Улыбки становятся еще ослепительней.

– Что мы делаем, спрашиваете вы? Мы делаем новые сады Семирамиды. Их разрушали тысячи лет. Нам нужно восстановить их за три года. Здорово, а?

– Здорово!

Мне ясен смысл их ответа. Сады Семирамиды – обобщенное понятие государственности. Той, которая попиралась колонизаторами. Той, которая воспрянула после революции. Народ, покончивший с империалистическим гнетом, народ, который хочет мира, может многого добиться. Не за столетия, нет! За годы!

Поиск-891. Опыт театральной журналистики

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

СТЕПАНОВ

ФОРСТ

ФРАУ ФОРСТ – его жена

ОПИТЦ – их родственник

ГРАФИНЯ ДЕДХОФ – редактор газеты

ДЕПУТАТ РЕГГЕР

БУНВЕХАВЕН

ПОЛЬ – служащий у БУНВЕХАВЕНА

ДОРН – начальник отдела тайной полиции Мюнхена

ВАЛЬТЕР, СОТРУДНИК, НЕКТО – люди из тайной полиции

КРОС – прокурор

АРХИВАРИУС

СВЯЩЕНИК

ШТАУБЕ-МАЙЕР

СУЗИ

АУКЦИОНЕР

ЖОРЖ НАХ, СЕЖО, КОЛЛЕР, ДЕ ГРООП – свидетели

ЧИНОВНИК

ЖУРНАЛИСТ

Пролог

Идет хроника: «С речью, одной из последних, выступает Гитлер».

На сцене эсэсовцы БУНВЕХАБЕН, ШТАУБЕ, ДОРН, ПОЛЬ, ФОРЕТЦ – в нацистской форме.

ШТАУБЕ. Шарфюрер Поль!

ПОЛЬ. Я!

ШТАУБЕ. Штурмбаннфюрер Бунвехавен!

БУНВЕХАВЕН. Я!

ШТАУБЕ. Штурмбаннфюрер Дорн!

ДОРН. Я!

ШТАУБЕ. Мои дорогие товарищи по партии великого фюрера, сегодня, 20 апреля сорок пятого года, в день рождения Адольфа Гитлера, запомните: военное поражение не есть идейный разгром. Мы восстанем из пепла… Наша задача: исчезнуть и раствориться! Нам надлежит ждать того момента, когда придет время вновь сказать нации об исторической миссии национал-социализма.

Вы – люди легенды, за вами будущее, и во имя этого будущего бесценные картины и иконы из Киева, Пскова, Харькова, Риги, Вены, Парижа, которые мы продадим за золото – в нужный момент и в необходимом месте, – дадут нам свободу маневра в борьбе за лидерство. Я молю Провидение об окончательном торжестве дела фюрера! Хайль Гитлер!

Свет еще не снят с гитлеровцев, а уже на просцениум выходят люди в штатском – мужчина и женщина; предъявляют документы полицейским, садятся к пультам слежки – диктофонным и телевизионным, – и начинают свою работу: это секретная полиция Мюнхена, наши дни.

Бюро советской газеты. Сейчас здесь СТЕПАНОВ и СУПРУГИ ФОРСТЫ. Работает телетайп; слышен стук пишущей машинки.

СТЕПАНОВ (расхаживает с трубкой у уха, разговаривает с кем-то

). Нет, отчего же, я готов передать вам материалы советской прессы о трудностях, которые мы переживаем, – мы о них пишем не меньше, а больше, чем вы, только давайте уговоримся: не печатайте того, что мы не пишем, и не купируйте то, что мы считаем важным, о’кей?! (Закрывает трубку телефона, поясняет Форстам.) Простите, пожалуйста, это гамбургский издательский концерн, очень важный разговор!

ФОРСТЫ понимающе машут руками, раскладывают на столе какие-то документы, вопрошающе указывают на проекционный аппарат, мол, можно ли включить. СТЕПАНОВ, слушая собеседника по телефону, согласно кивает головой. ФОРСТЫ налаживают проекционный аппарат, начинают проекцию каких-то документов на задник.

Нет, только так не надо! Я готов на пальцах доказать, что ваша пресса печатает примерно на девяносто процентов больше негативных материалов о нас, чем мы о вас. Вы мыслите заданными схемами, вы спорите не с нами о нас, а с самим собою – это наивно! Увы, я прав. Да нет же, прав… Спросите на улице сто человек у вас, кто такой Довженко или Эйзенштейн, – ни один не ответит. Спросите наших о Ремарке или Феллини – разница будет в нашу пользу… Хорошо, проведем эксперимент, согласен… Попробую пробить, хотя, конечно, советская бюрократия – самая бюрократическая в мире… (Смеется.) Да нет, я и в Москве так же шутил бы, только, может, еще злей! Чус! До встречи. (Кладет трубку, обращаясь к Форстам.) Ну, я в вашем распоряжении. Начнем?

ФРАУ ФОРСТ. Мы-то готовы. Первый документ, которому мы придаем чрезвычайное значение, был обнаружен Фрицем двадцать лет назад…

ФОРСТ. Вы сядьте, господин Степанов. Вам будет удобнее смотреть с этого кресла.

ФРАУ ФОРСТ. Фриц чуть было не поплатился за этот документ головою…

Звонит телефон. ФОРСТЫ разочарованно переглядываются.

СТЕПАНОВ. Степанов. Слушаю. Цюрих? Давайте сюда Цюрих. Алло, вы писали, что готовы распространить документы о спекуляции серебром на бирже, господин Делоне… Я могу надеяться, что ваш материал не минует красную прессу? Да, я русский. Вот как? А демократично ли это? Вы убеждены? А как же свобода обмена мнениями? Что ж, простите… (Оборачивается к Форстам.) Вот скотина, а?! Дает объявление в газете и…

ФОРСТ. А зачем вы ему сказали, что вы русский?