Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

И засмеявшись, сказал что-то своему приятелю, сидевшему за рулем. Тот ответил ему – тихим ленивым голосом. Я все стоял в двери машины и ждал. Тогда парень, сидевший сзади, откинулся на спинку и, вытянув ногу, хотел оттолкнуть меня. Но он был очень уставшим, поэтому нога у него не поднялась так высоко, как надо бы; он засмеялся и, перегнувшись вперед, толкнул меня в грудь. В одной руке его была зажата мятая пачка денег. Мне не было больно, но в одно стремительное мгновение я увидел желто-красный политический централ во Владимире, услыхал вороний крик в голых осенних ветвях, скрывавших слепые громадины тюремных стен, я увидел котенка, брошенного в оцинкованную дверь и услышал его крик, потом я увидел книги отца, вышвырнутые при аресте в коридор, и услыхал его отчаянный крик, когда я прорывался к нему на свиданку в Ярославской пересылке. А потом я перестал всё видеть и слышать и ударил в мягкое лицо с черными усиками – прямо в переносье.

Его рука разжалась, и пачка денег упала прямо на сиденье, я схватил эти деньги – и побежал. Я ринулся в подворотню, услыхал позади себя автомобильный протяжный гудок и пронзительные крики: так могут кричать только русские бабы и нерусские мужчины. А после я услышал милицейские свистки. Я пронесся через подворотню дальше и – стал. Я был во дворе. Со всех сторон были стены, а в окнах красно-розовыми отблесками рождался новый солнечный день. Бежать отсюда, из этого кирпичного колодца, было некуда, а сзади гремели милицейские свистки и кричали люди, которые топали сюда, чтобы поймать меня, схватить, завернуть назад руку и увести – с завернутой назад рукой – мимо колхозниц, мимо зеленого забора с объявлениями о наборе рабочей силы, и все будут смотреть мне вслед с жадным интересом, радостью и состраданием, и будут шептать: «За что его, а? За что?» А им будут что-то быстро отвечать запыхавшиеся люди, то и дело заглядывая мне в лицо, чтобы не пропустить того момента, когда оно станет пепельно-серым:

– Вор!

«Вор!» – вдруг родилось во мне оглушающее слово. «Вор!» – забило меня дрожью. «Вор» – заломило в ушах и стиснуло виски. «Вор!» – смеялся Попов с Мордвиновым в комитете комсомола. «Вор?» – пожимали плечами на кафедре Среднего Востока. «Вор» – говорил я обступившим меня лагерникам с головами, стриженными под нулевку, лица у них пепельно-серые, глаза – запавшие, в синяках, на ватниках – белые номера.

Я огляделся. Двор был небольшим. Парадных было два, и они были заколочены крест-накрест толстыми нестругаными досками. Я ощутил, как занозы вонзаются в мои ладони, и ладони пухнут как оладьи на молоке, а все равно без толку – не отдерешь их. Пожарной лестницы тоже не было. Всё. Никуда не денешься.

«А если я отдам деньги? – подумал я. – Скажу, что пошутил. Стану смеяться и скажу, что зло пошутил. Но в милиции все равно спросят, где я живу. И я отвечу, они запросят мое отделение, а там обязательно скажут, что я ЧСВН – член семьи врага народа. И – всё. Вор».

Я слышал свистки совсем рядом. Оглянулся и увидел возле ворот, через которые вбежал, кучу угля, а рядом маленькое оконце. Я даже не стал думать, куда оно ведет. Я ринулся к этому оконцу, открыл его и прыгнул вниз. Я упал на кучу угля, больно ударился локтем, вскочил, огляделся и кинулся за большой клепаный котел. Там я лег на трубы, обшитые колючей паклей, и натянул на себя какую-то вонючую клеенку со следами масляной краски.

– Он здесь! – услышал я голос сверху, возле оконца, через которое сиганул сюда. – Куда ему, гаду, больше деться?

– Высоко, не спрыгнешь, – сказала женщина.

– Они на все идут, проходимы проклятые, – сказал один из парней в плоских кепках, – паразиты на народной крови.

– Надо к дворнику пойти за ключом, – предложил кто-то.

– Ключ у истопника.

– А где истопник?

– Водку жрет, где ж еще. Они зарабатывают хорошо…

– Откуда знаешь?

– Знаю.

– Болтает языком, благо бесплатно, дурак моченый.

– Повыражайся еще, повыражайся! Сдам в милицию, будешь знать.

– А где жулик-то?

– Какой жулик?

– Которого ловим.

– Петь, пошли, я пивка достал и закуски…

– А сам-то жулик какой?

– А-а-акуратный такой старичок, только без глазу.

– Он протезный, чего зазря говоришь. В нашем парадном живет, Сидоров Санька.

Они еще долго говорили наверху. А потом ушли, потому что началась торговля. Я пролежал в котельной до ночи, ожидая, когда они все-таки придут за мной. Я слышал, как во двор пришли ребята и стали играть в салочки, как ругались две женщины – видимо, прямо из окна в окно, кто-то разбил бутылку, потом где-то завели музыку, в другом окне затянули песню – пьяными, истощенными и добрыми голосами.

Я ждал весь день. Но за мной не пришли. Когда стало темно, я сбросил клеенку и пошел по лестнице вверх, к двери, ведущей на улицу. Я ударил ее плечом и чуть было не вывалился на прохожих. Дверь не была заперта. Если бы утром хоть один из преследователей легонько потянул ее на себя – дверь бы отворилась.

Первая повесть