Неизвестный Леонардо

Из-за войны с французами и пленения герцога Лодовико Моро Леонардо несколько лет оставался свободным от дел с большим ущербом для искусства и, чтобы не сидеть в праздности, проводил время, оставаясь чаще всего в одиночестве, на прекрасной и приятнейшей вилле в Ваприо в философствовании, рисовании и сочинительстве для общей пользы, а также пестовал свою школу или «Академию», уже открытую при Лодовико Сфорца[132].

По мнению Пьетро Марани, под «Академией» надо рассматривать группу любителей искусства, собиравшихся вокруг маэстро, у которого они получали первоначальные навыки в искусстве, а также слушали «теоретические уроки-лекции»[133]. Следовательно, Франческо Мельци вместе с другими учениками посещал класс усвоения мастерства, проводившийся в мастерской, упражняясь прежде всего в копировании рисунков сложившихся художников, как это предлагалось в Трактате о живописи:

Художник вначале должен набить руку, срисовывая рисунки, сделанные рукой хороших мастеров, и приобретать навыки под присмотром своего наставника, потом должен наловчиться рисовать предметы с четким рельефом, с теми навыками, которые он получит при обучении[134].

Мы помним, что термин «рельеф» уже встречался нам в надписи на рисунке Франческо, сделанном в 1510 году. Уроки Леонардо по рисованию в корне отличались от уроков, принятых в мастерских Флоренции, которые были знакомы ему на собственном опыте, когда в начале обучения учеников вскоре использовали для выполнения второстепенных деталей картины. В системе Леонардо практические опыты учеников переносились на будущий этап подготовки. Существование такого метода подтверждал и Паоло Джовио, когда писал, что Леонардо до двадцати лет запрещал воспитанникам пользоваться кистью и красками, заставляя их вначале копировать образцы древних творений (priscorum operum egregia monumenta). Таким образом, новички не испытывали искушения кистью, до тех пор пока они не приобрели умения изображать предметы без наличия образцов[135].

Франческо всем сердцем привязался к Леонардо и стал верным спутником да Винчи во всех его странствиях. Их сердечные отношения вскоре вылились в прочный союз между учителем и учеником и со стороны Франческо были, скорее, сыновними. Мне порой кажется, что я вижу, как в душные летние дни, когда жизнь в Милане становилась невыносимой, они искали прохлады в парке Ваприо. Леонардо жаловался на столпотворение в Милане, на толпы народа, которые, «как стадо коз», разбредались по всем углам и отравляли в летней духоте воздух своим зловонием. Вот они передо мной на берегу Адды укрылись от зноя в северной части террасы, выходящей на реку, где и мы душными вечерами ждали порывов свежего ветра с предгорий Альп, прилетавших вместе с соловьиными трелями, доносившимися из темневшего парка. В летние месяцы, на закате, стаи ласточек стремительно кружили над рекой, оглашая окрестности своими криками и задевая, порой, крылом гребни речной волны. С этой террасы в первые годы двадцатого века, вечером 25 августа, в день Святого Лодовика (это имя, как и Франческо, стало семейным в нашем роду), запускали в небо маленькие воздушные шары, наполненные горячим воздухом от крошечных походных жаровен, игравших роль подвесной корзины. Через несколько дней их обломки приносили к нам из соседних селений: хозяин шара, улетевшего дальше других, становился победителем. Говорили, что однажды, в особенно ветреный день, шары долетели даже до Тревильо. Я часто испытываю волнение при мысли о том, что с того самого места, на котором стоял Леонардо, я сейчас смотрю на реку, омывающую противоположный пологий берег, и в ушах у меня звучит одно из его известных изречений:

Струя воды в реке, которой ты коснулся рукой, становится последней, что убегает, и первой, что прибывает. Так и со временем[136].