Неизвестный Мао

Зависимость от Москвы и ее финансирования оставалась больным вопросом для большинства членов партии. Профессор Чэнь, приехавший в Шанхай в конце августа, чтобы занять пост генерального секретаря, сообщил своим товарищам: «Если мы принимаем от них деньги, значит, вынуждены выполнять их приказы». Он внес предложение, не встретившее одобрения: лучше будет, говорил Чэнь, если члены партии не будут полностью посвящать себя коммунистической деятельности, то есть не станут профессиональными революционерами. Напротив, каждый должен найти себе независимую работу и использовать ее для распространения идей революции.

Чэнь горячо спорил с Марингом по поводу предложения последнего сделать КПК секцией Коминтерна и, в особенности, выступал против того, чтобы Никольский контролировал все партийные заседания. «Разве обязательно контролировать нас? — кричал Чэнь. — Это просто бессмысленно!» Он часто по целым неделям отказывался встречаться с Марингом. Чэнь мог кричать, стучать ладонью по столу и даже кидаться чашками. Маринг называл его «вулканом». Часто, когда Чэнь взрывался, Маринг выходил покурить, ожидая, пока профессор успокоится.

Но без денег Москвы КПК не могла даже начать свою деятельность по изданию коммунистической литературы и организации рабочего движения. За девять месяцев (октябрь 1921 — июнь 1922 года) расходы партии составили 17 655 юаней, менее 6 процентов из которых было собрано в Китае, в то время как остальные 94 процента поступили от русских, о чем сам Чэнь докладывал в Москву. На самом деле в то время в Китае было много других коммунистических групп: в период с 1920 по 1922 год их насчитывалось по меньшей мере семь, причем в одном из таких союзов состояло 11 тысяч членов. Однако без финансовой поддержки из России все эти объединения развалились.

В отличие от Чэня у Мао не было никаких сомнений в отношении необходимости брать деньги у Москвы. Он был реалистом. Русские деньги изменили и его жизнь. После съезда он стал ежемесячно получать по 60–70 юаней от партии на нужды Хунаньского отделения. Вскоре эта сумма возросла до 100 юаней, а затем до 160–170. Эти крупные и регулярные поступления существенно изменили дело. Мао частенько оказывался на мели. Он трудился на двух работах — был директором школы и журналистом, и его страшила вероятность того, что его доходы зависели от этих двух профессий. В двух письмах, написанных другу в конце ноября 1920 года, Мао горько жаловался, говоря, что «жизнь, зависящая от использования рта и мозгов, жалка до крайности… Я часто отдыхаю всего три или четыре часа, работаю даже по ночам… Моя жизнь в самом деле очень тяжела».

Потом он говорил своим друзьям: «В будущем мне, вероятно, придется существовать на жалованье от этих двух работ. По-моему, работа, которая требует использования одних только мозгов, невероятно тяжела, поэтому я подумываю о том, чтобы овладеть профессией, требующей физического труда, вроде штопанья носков или выпекания хлеба». Поскольку Мао не был любителем физического труда, становилось ясно, что он был в отчаянии, зашел в тупик.

И вот теперь он получил прекрасное место субсидируемого профессионального революционера. Он бросил журналистику и даже ушел в отставку с поста директора школы. Теперьон, наконец, мог позволить себе вести то существование, о котором до той поры мог только мечтать. Вероятно, именно в этот период он выработал у себя привычку, оставшуюся с ним на всю жизнь, — спать допоздна и читать до глубокой ночи. Через два месяца после 1 съезда Мао восторженно писал своему старому другу Сяоюю: «Теперь большую часть времени я провожу заботясь о своем здоровье, я стал гораздо бодрее. Сейчас я очень счастлив, не только оттого, что мое здоровье крепнет, но и потому, что я не обременен работой или ответственностью. Я занят тем, что каждый день хорошо питаюсь, потворствуя своему желудку и улучшая здоровье. Кроме того, я читаю книги, которые хочу прочесть. Вот уж действительно «Ух ты, как здорово».

Есть досыта и читать всласть — вот как, по мнению Мао, должна была выглядеть хорошая жизнь.

В октябре 1921 года он начал семейную жизнь с Кайхуэй в месте, называемом Пруд с Прозрачной Водой, теперь у него был дом и достаточно денег, чтобы нанять прислугу.

Это было чудесное местечко, где река впадала в огромный пруд, постепенно становясь совершенно прозрачной, отсюда и название места. Дом Мао был традиционной постройкой, с черными деревянными балками и пестрыми кирпичными стенами. С одной стороны дом был обращен к полям, засаженным овощами, а с другой — к невысоким холмам.

Теоретически дом считался штаб-квартирой Хунаньского отделения партии. Одной из обязанностей Мао, как провинциального партийного лидера, была вербовка новых членов, но рвения он не проявлял. Когда в ноябре 1920 года его в первый раз попросили пополнить ряды Союза молодежи, он перепоручил эту работу кому-то еще, а сам отправился отдыхать со своей подругой Сиюн, заявив, что едет «изучать систему образования».