Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов

Немцы, китайцы, ассирийцы, иудеи и стали немцами, китайцами, ассирийцами и иудеями уже после того, как родились «москвичами» (т. е. русскими). «Первородина святая» относится к ним, впрочем, очень выборочно, решая, кто «дорос» до сыновства и «заслужил» ее ласку. Этот эгоцентризм настолько интенсивен, что Москва пребывает в перманентно экстатическом состоянии:

Когда бывает москвичи гуляютИ лозунги живые наблюдаютТо вслед за этим сразу замечаютНа небесах Небесную МосквуЧто с видами на Рим, КонстантинопольНа Польшу, на Пекин, на мирозданьеИ с видом на подземную Москву

Где огнь свирепый бьется, колыхаясьСквозь трещины живые прорываясьИ москвичи вприпрыжку, направляясьСловно на небо — ходят по Москве

Москва открыта всему миру, но одновременно замкнута. Так что движение возможно лишь внутри этой чрезвычайно опасной зоны:

Представьте: спит огромный великанТо вдруг на Севере там у него нога проснется —Все с Севера тогда на Юг бежать

Или на Юге там рука проснется —Все снова с Юга к Северу бежать!А если вдруг проснутся разомУм, совесть, скажем, честь и разум —Что будет здесь! Куда ж тогда бежать?!

Мир как антропоморфный великан — это традиционный мифологический образ универсума. Таким образом, универсальность Москвы как «третьего Рима» описывается в разных терминах — от антисоветского дискурса до мифологической архаики.

Согласно поэме Кончаловской, Москва осознает себя центром мира уже в эпоху Ивана III. Именно при нем создается роскошный двор — но сделано это, объясняет Кончаловская, в первую очередь для того, чтобы показать всему миру новую роль Руси: «…чтоб в Европе короли, / Чтоб Мухаммед — султан в Царьграде — / И папа римский знать могли, / Что Русь, доступная когда-то / Вторженьям варваров-врагов, / Теперь сама крепка, богата, / Сильна единством городов. / И то, что создано руками / И сердцем русских мастеров, / Живет и будет жить веками / Среди сокровищ всех миров».

Пригов включает эти «миры» в ауру Москвы, выстраивая ее по тому же принципу расширения, каким пользовалась советская детская поэзия:

А вот Москва эпохи моей жизниВот Ленинский проспект и МавзолейКремль, Внуково, Большой театр и МалыйВесной же здесь цветут сады и паркиАкацьи, вишни, яблони, сирениТюльпаны, розы, мальвы, георгиныТрава, поля, луга, леса и горыВверху здесь — небо, а внизу — земля

Вдали — китайцы, негры, мериканцыВблизи у сердца — весь бесправный мирКругом же — все Москва растет и дышитДо Польши, до Варшавы дорастаетДо Праги, до Парижа, до Нью-ЙоркаИ всюду, коли глянуть беспристрастноВезде Москва, везде ее народыГде ж нет Москвы — там просто пустота