Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов

Во всех деревнях, уголках бы ничтожныхЯ бюсты везде бы поставил егоА вот бы стихи я его уничтожил —Ведь образ они принижают его(«Внимательно коль приглядеться сегодня…»)[690]

Поэтому, когда Пригов и самого себя, точнее, созданный им образ Дмитрия Александровича Пригова представляет гротескным симулякром «поэта-пророка», он провозглашает, что Пригов — это и Пушкин сегодня, и Лермонтов, и кто угодно из пантеона культурных и идеологических символов:

Я Пушкин Родину люблюИ Лермонтов ее люблюА Пригов — я люблю их вместеХоть Лермонтова-то не очень

(«Большое лиро-эпическое описание в 97 строк»)[691]

Пригов не просто провозглашает себя Пушкиным сегодня, но и вмешивается в его тексты (как и в тексты других поэтов): например, комментирует, пересказывает хрестоматийные стихи своими словами (как бы следуя постулату соцреализма о приоритете содержания над формой), меняет слова местами, сочиняет буриме на пушкинские рифмы, внедряет в текст слова безумный, безумно, безумец, безумство:

Пора, мой друг, время ужеСердце покоя просит(«Пора, мой друг, пора!»)[692]Друзья мои, прекрасен, великолепен,неподражаемэто что-тонеземное!— наш союз,

Он как душа — не в религиозном, а вэтом, как его, смысле — неразделим и вечен,Неколебим, свободенэто что-то неземное!и беспечен(«Друзьям»)[693]Кто он такой, что матом кроетВсе чем мы жили и крутяПустые словеса, завоет —Что улыбнется и дитя

Фразеологьи обветшалойАнтикоммунистической(«На рифмы пушкинского: Буря мглою небо кроет»)[694]Блеснет безумно луч денницыБезумный заиграет деньА я — безумныя гробницыСойду в безумную же сеньИ вот безумного поэтаБезумная поглотит Лета.Придешь безумная

ли тыБезумна дева красоты(«Евгений Онегин Пушкина»)[695]

Последний пример представляет собой обновление пародии: в романе «Евгений Онегин» монолог Ленского — пародия на канон романтической «унылой элегии». Современный читатель вряд ли может без литературоведческих комментариев почувствовать пушкинскую иронию, и Пригов именно эту иронию модернизирует, подробно объясняя свои намерения в авторском «Предуведомлении»:

Естественно, что за спиной переписчика, как и за моей, стоит его время, которое прочитывает исторический документ с точки зрения собственной «заинтересованности» или же «невменяемости», т. е. как текст, непрозрачный даже в отрывках, знаемых наизусть. Так же и упомянутый пушкинский Онегин прочитан с точки зрения победившей в русской литературной традиции — лермонтовской (при том, что все клялись и до сих пор клянутся именно именем Пушкина). Замена всех прилагательных на безумный и неземной, помимо того, что дико романтизирует текст, резко сужает его информационное поле, однако же усугубляет мантрическо-заклинательную суггестию, что в наше время безумного расширения средств и сфер информации вычитывается, прочитывается как основная и первичная суть поэзии[696].

Языковой критике у Пригова подвергается и фонетический образ слова. Цикл «Изучение сокращения гласных», состоящий из пяти текстов, начинается с передразнивания чешского языка, в котором сохранились слоговые плавные согласные:

Лёт мртвого птахаНад чрною житьюОн мртвел летахаНад Влтавой жидкой