Нехорошее место

Френк по-прежнему не мог сфокусировать взгляд, но чуть склонил голову набок. Рот оставался открытым, как дверь в комнату, жилец которой торопливо выбежал из нее.

Фогерти продолжил, зло поглядывая на Френка:

— И в таком виде я его тоже никогда не видел. Я не хотел прикасаться к нему и раньше, не то что теперь, когда он наполовину превратился в растение. Хорошо, мы поговорим. Но после того, как разговор закончится, отвечать за него будете вы.

Фогерти прошел за стол из красного дерева, сел на стул, обитый темно-бордовой кожей, как и кресло, в котором сидел Френк.

Хотя Фогерти не предложил им сесть, Бобби двинулся к дивану. Джулия последовала за ним, в последний момент обогнала и заняла ближний к Френку край. Взгляд, брошенный на Бобби, говорил следующее: «Ты слишком импульсивный, если он застонет или начнет пускать пузыри, ты протянешь руку, чтобы успокоить его, а потом отправишься в Хобокен или в ад. Так что держись от него подальше».

Сняв очки для чтения и положив их на стол, Фогерти закрыл глаза, указательным и большим пальцами потер переносицу, будто хотел усилием воли подавить головную боль или собраться с мыслями. Потом открыл глаза, посмотрел на них через стол и заговорил:

— Я — тот самый врач, который принимал роды у матери Розель Поллард, появившейся на свет сорок шесть лет назад, в феврале 1946 года. Я также принимал роды у нее самой. Френка, близняшек и Джеймса… или Конфетки, как он теперь предпочитает себя называть. Потом я не один год лечил Френка от разных болезней, свойственных как детям, так и подросткам. Вот почему, думаю, он приходит ко мне в час беды. И напрасно. Я — не чертов доктор из телевизора, который хочет быть для всех и добрым дядюшкой, и кладезем полезных советов. Я их лечил, они мне платили, на том наши отношения и заканчивались. Дело в том, что лечил я только Френка и его мать, поскольку девочки и Джеймс никогда не болели, если не брать в расчет психическое заболевание, с которым каждый из них появился на свет, да так и не излечился от него.

Френк сидел со склоненной набок головой, и из правого уголка рта по подбородку потекла серебристая струйка слюны.

— Вы, очевидно, знали о необычных способностях, которыми обладали ее дети.

— Откровенно говоря, не знал, до того дня, как Френк убил мать, семь лет назад. К тому времени я уже ушел на пенсию, но он явился ко мне, рассказал намного больше того, что я хотел бы знать, затянул меня в этот кошмар, хотел, чтобы я ему помог. Как я мог ему помочь? Как кто-нибудь может ему помочь? В любом случае это уже не мое дело.

— Но откуда у них появились такие способности? — спросила Джулия. — Есть у вас какие-то предположения, версии?

Фогерти рассмеялся. Резким, неприятным смехом, который развеял бы у Бобби последние иллюзии относительно этого человека, если бы эти иллюзии не испарились у него буквально через две минуты после того, как Фогерти пригласил их войти.

— Да, конечно, у меня есть версия, есть и сведения, обосновывающие эту версию, мне много чего известно, и, боюсь, вы пожалеете, что слушали меня, если я поделюсь с вами этой информацией. Я не хотел влезать во все это, будьте уверены, но теперь уже ничего не поделаешь. Сначала влез, потом пришлось задуматься, что к чему. И сделать выводы. Любой другой на моем месте поступил бы так же. Так вот, моя версия начинается с отца Розель. Вроде бы ее мать обрюхатил какой-то бродяга, но я всегда знал, что это ложь. Ее отцом был Ярнелл Поллард, родной брат матери. Розель — плод насилия и инцеста.

На лицах Бобби и Джулии отразилось страдание, а Фогерти вновь холодно рассмеялся. Его определенно забавляло их сочувствие жертве.

— Это еще цветочки, — хмыкнул старый врач. — Ягодки будут впереди.

* * *

Бесхвостая серая, по кличке Зита, взяла под контроль парадную дверь, улегшись под растущим неподалеку кустом азалии.

В старом испанском доме подоконники были не только изнутри, но и снаружи, и вторая кошка, темная, как полночь, по кличке Чернушка, поочередно запрыгивала на каждый, пока не нашла комнату, в которую старик отвел более молодых мужчину и женщину. Жалюзи за окном, конечно, мешали обзору, но повернутые под углом широкие пластиковые полосы не перекрывали друг друга, поэтому кошка могла заглядывать в зазоры, опуская и поднимая голову.

Услышав имя Френка, кошка застыла, как застыла на кровати и Виолет в своем доме на Пасифик-Хилл.

В комнате, заставленной стеллажами с книгами, кошка и соответственно Виолет видели и старика, и молодую пару. Когда все расселись, Зита опустила голову, чтобы посмотреть в зазор между двумя другими пластиковыми полосами. И увидела, что о Френке не только говорят, он сам находится в комнате, сидит в темно-бордовом кресле, склонив голову набок, положив руку на широкий, обитый темно-бордовой кожей подлокотник.

* * *