Nekomonogatari(Black)

Потому что даже я уже чувствовал, насколько чужда Ханекава Цубаса, дорожившая порядком и правилами.

Её чувство этики было неправильным.

Кошка использовала слова вроде «обязанность», «правила», «формулы» – но с моей точки зрения всё это были заповеди.

Подчинение заповедям, рождённым из упрямого нежелания дать людям повод думать, что с ней что-то не так из-за того, что она росла не в обычной семье…

– Обычно ты не сможешь подчиниться заповедям. Даже если ты понимаешь, что это красиво и правильно, большинство людей не пойдёт хоронить мёртвую кошку. По сути, может, они и подумают об этом, но не сделают. Смутятся, но места старику в поезде не уступят.

Допустим, что уступят. Тогда получится что-то вроде игры в защитников правосудия, Огненных Сестёр – в лучшем случае, всего лишь игра.

И даже мои сёстры бросят играть, когда переведутся в старшую школу.

Однажды даже они станут обычными девушками.

Они совершенно точно не станут Ханекавой – они станут обычными девушками.

– Она не должна была следовать заповедям, эмоционально или по способностям. И всё же Ханекава смогла.

– Действительно. Она смогла… безэмоционально-ня. Ни о чём не думая, она сделала то, что считала этичным, словно машина… Много раз проходили мои похороны, но эти были необычными-ня. Поэтому я хочу помочь ей.

Короче говоря, это просто каприз.

«Очень по-кошачьи», – пошутила Мартовская кошка, поднимая левую руку, как будто приманивая.

– Так, и вбей в голову этому гавайскому ублюдку, чтобы он закрыл глаза на кошачьи шалости, иначе я засужу его за жестокое обращение с животными, потому что я на него закрываю глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– А не понятно? Если бы я… если бы Госпожа правда хотела навредить, она бы убила его в первом же бою. Я добра, потому что знаю его… а ты… не похоже, что ты собираешься что-то делать.

С этими словами кошка спрыгнула с парты – и хотя там было всего полметра высоты, она успела перевернуться в полёте.

– Ты прав. Для Госпожи лучше всего, если ты ничего не делаешь… ты же не хочешь умереть?

Без топота, повернувшись ко мне спиной, Мартовская кошка прошла к двери. Кошки при ходьбе не издают звуков из-за строения лап, но стопы Ханекавы не изменялись.

Даже это было частью персонажа.

Существо, стоящее выше теории, здравого смысла, законов физики и этики.

Абсурдный кот в сапогах.

– Прощай. Держись и будь счастлив, человек.

С этими словами Мартовская кошка вышла из класса в коридор…

– Постой!

Прежде чем я рефлекторно остановил её.

Издав звук «хм», она повернула голову. Головокружительная красавица.

Нет, ее выражение лица было слишком озадаченным для таких слов.

– Ты сказала, твоя цель – высвободить стресс Ханекавы. Но это невозможно.

– Почему?

– Потому что стресс по большей части исходит от родителей. Даже если ты его высвободишь, когда она вернётся домой, он снова начнёт накапливаться. Сейчас её родители лежат в больнице, но они не будут лежать там вечно. Пройдёт время. И они вернутся в дом своей дочери, для которой в нём нет места. Неважно, высвободишь ты весь стресс за месяц или нет, рано или поздно всё станет так, как было.

– Хм. Это верно. В таком случае…

Кошка, которая, казалось, не умела думать на шаг вперед, едва способная мыслить, поняла меня… Весенние каникулы.

Как тот вампир, она точно так же жутко улыбнулась.

– Тогда я отделаю их этим так, что они не захотят возвращаться-ня.

И потом показала когти на правой руке.

Казалось, ими можно убить человека.

Казалось, ими можно изрезать человека до смерти, этими пятью острыми когтями.

– В этот раз поглощения энергии не хватит. Я просто отвечу домашним насилием на домашнее насилие-ня… если Госпожа так пожелает.

– Как будто!…

Как будто Ханекава может такого желать.

Я вскочил, словно выпрыгнув со стула, и приблизился к Мартовской кошке.

Нет, я попытался приблизиться.

Однако я едва успел остановиться и не схватить её за плечо.

– Да, верно. Когда ты касаешься меня, ты слабеешь – потому меня и зовут Мартовской кошкой. Не приближайся, не касайся. Ты меня и пальцем не можешь тронуть-ня. Не вмешиваться – правильное решения-ня… для меня, и, возможно, для Госпожи-ня.

– Эй, кошка…

– Прощай. Будь счастлив.

Она повторила те же слова.

И в этот раз она на самом деле ушла – больше не оборачивалась.

– …

Я остался в классе.

До наглости непринуждённо я вернулся на место Ханекавы. Поднял упавший стул и снова сел.

Будто продолжая делать то, что делал раньше, я лёг на парту.

Мартовская кошка не касалась меня.

И тем не менее, сил у меня не было.

– О-ох, – пробормотал я.

Слабо.

Я убедился, что в классе никого не было – да и если бы кто-то был, я бы то же самое пробормотал.

Я должен был пробормотать.

Эти переполняющие меня чувства.

– Безнадёжно. Как я и думал, мне нравится Ханекава.

Я должен был вложить это в слова.

Я должен был дать им форму.

– Мне она так нравится, но я не могу её коснуться.

Даже пальцем не могу коснуться.

В лучшем случае, могу щекой тереться о парту.

Не из-за того, что случилось на весенних каникулах.

Не из-за того, что я был спасён и не из-за того, что я считал, что я у неё в долгу.

Не потому, что она милая, и не потому, что я жалел её.