Некоронованный

Но почему напали скопом? Ладно, догадаться, зачем всё деревянное бросают на улицу, несложно, но удирать же надо по одному! Что, кто-то умный пошел искать выход, а другие к нему прибились? Выдержки только не хватило – подождать, пока арнорцы выйдут, и уж тогда спокойно уйти тем же ходом. Хотя… у этого умного хватило бы, а вот какой-то слабак бросился к лазу… мог еще и Маэфора не увидеть, думал, что вот оно – спасение.

Не будет вам спасения. Заживо не сгорите, в этом повезло, но спасения вам не будет.

Бой идет. Маэфор держится. Давай, держись, немного осталось, мы скоро. А Голвег – совсем скоро.

Нет, Голвег – уже.

…рудаурцы, бросившиеся спасаться по боковой улочке, с разгону налетели на Хэлгона и следопытов. Это даже боем не было.

…Маэфор зажимал одну из ран рукой, как будто это могло унять кровь. Все понимали, что жить ему осталось десяток-другой ударов сердца.

– Не уносите, – выдохнул он. – Дома останусь.

Он попытался улыбнуться и умер.

– Проверьте этих, – отрывисто сказал Голвег. – Если есть раненые – добить!

– Они не заслужили..!

– Я сказал: добить! Мстители… – процедил он сквозь зубы. – Вот цена мести. Нашей мести.

Он обвел отряд взглядом.

Все смотрели на мертвого Маэфора.

– Дело не в том, что заслужили они. Дело в том, чего стоим мы, – глухо проговорил командир.

– Да, – из задних рядов откликнулся Хэлгон. В этой тишине его было слышно всем. – А то такая дорожка прямиком в Дориат ведет.

– Так что проверить и добить, если надо, – подвел черту Голвег.

Хэлгон подошел к нему:

– Ход заваливать не станешь.

Это уже не вопрос.

– И проверять ближайшие дома тоже, – командир говорил громко, гораздо громче, чем нужно было, чтобы его слышал эльф. – Где выход, они уже знают. Если они воины, они дойдут до армии Моргула и мы встретимся на поле боя. Если они трусливые шавки, то пусть умирают в горах как трусливые шавки.

И вполголоса, уже Хэлгону:

– Если бы не он, – он кивнул на мертвого Маэфора, – я бы сжег их заживо…

– Но ты не сжег их, – отвечал нолдор.

Аранарт стоял на холме, где они оставили его утром. Не пошевелился с того часа?

Голвег молча кивнул: всё сделано. Князь чуть качнул головой в ответ.

Серый день сменился долгими темными сумерками.

По отрогу горели костры, словно сейчас зима и холодно. Холодно было: в этот летний вечер многих знобило как на осеннем ветру. Но у костров никто не грелся. Это были костры не для живых.

Арнорцы стояли ниже по склону. Приказ князя им был известен, причины его тоже. Многие держали наготове луки. Другие – напротив, стискивали губы, пытаясь сдержать слезы. Пока еще у них это получалось.

Но много лучников не понадобится. И много стрел не понадобится тоже.

Аранарт повернулся к своим.

Он заговорил – громко, но без крика – и голос его, отражаясь от скальных выступов отрога, был слышен не только на склоне, но и ниже, где темной массой стояли гондорцы, и на холме поодаль, где были эльфы.

– Моргул уничтожил наш дом. Нам некуда возвращаться! Никакая победа не вернет нас к той жизни, что была до войны. Забудьте о доме. Забудьте о мире. Забудьте о жизни. Нам осталось только одно: уничтожить Ангмар! Выжечь эту язву, осквернившую нашу землю.

От него ждали приказа, взмаха рукой. Но он сказал (стоящие рядом потом передадут эти слова другим):

– Дайте лук. Я не стану прятаться за чужой болью.

Ему подали лук и стрелу с намотанной сухой травой. Он поджег ее и выстрелил не целясь.

Десятки стрел взвились в небо, и вскоре город вспыхнул гигантским костром.

Погребальным костром Артедайна.

Даже здесь, на таком отдалении, воздух дрожал и плавился. Ночь обращалась в день.

«За что? – думал Хэлгон. – За что мне это снова?»

Аранарт, словно почувствовав его мысли, обернулся. Горько усмехнулся, пряча за бравадой боль.

Хэлгон попытался ответить такой же усмешкой. Не вышло.

– Тогда было так же? – спросил князь.

– Тогда было наоборот, – отвечал нолдор.

Тогда… как мне рассказать тебе о том, что было тогда? Ты видел, как ваш брат человек весел от пьянства: он словно на крыльях, ему всё нипочем, можно добавить и добавить… отрезвление придет потом, оно будет страшным и мучительным, но пока он мнит себя всесильным и всеправым.

Вот как было тогда.

В слишком ярком свете пламени склон был хорошо виден. Слишком хорошо. Кто-то из арнорцев держался. Кто-то рыдал, не скрывая слез, – и не из слабодушных.

Ты прожил в Форносте тысячу лет. Они – в семь, десять, двадцать раз меньше. Как мерить глубину ваших утрат? Чья мучительнее? Да и стоит ли мерить?

– Каким был Феанор тогда

? – спросил Аранарт.

– Откуда мне знать? – пожал плечами разведчик.

– Но… ты же был там!

Хэлгон чуть усмехнулся:

– Как зовут третьего тысячника гондорских мечников?

– Суретир, а что? – удивился вопросу князь.

– Как зовут его второго сотника?

– Не знаю, – пожал плечами.

– А кто пятый боец в его сотне?

– Я понял.

– И что он расскажет об этой ночи, если вернется в Гондор?

– Я сказал тебе, я понял.

Хэлгон встал рядом с ним. Рдяные отсветы пламени на лицах.

– Ты не похож на него, Аранарт. Я не видел его тогда, но ты не похож. Он сжигал чужие творения и делал это, чтобы причинить зло брату. Ты не похож.