Некрономикон

Не успев осмыслить подобное дело, Картер заметил, что курс беспомощно засасываемого ветром полчища переменился. Теперь их несло круто вверх, и было ясно, что полет их стремится к ониксовому замку, где светил бледный свет. Столь близка была черная громада горы, что склоны ее головокружительно неслись мимо, пока они мчались ввысь, а они ничего не различали во мраке. Всё огромнее и огромнее выказывались мрачные башни черного как ночь замка, и Картер видел, что он почти святотатственен в своей огромности. Камни его вполне могли вытесываться безымянными каменотесцами в той жуткой бездне, раздиравшей гору на перевале к северу от Инкуанока, ибо таков был его размер, что человек на его пороге казался песчинкой у подножия выспреннейшей горной твердыни. Пшент неведомых звезд над мириадами куполоверхих башен светился болезненно-желтым светом, так что некоторое подобие сумерек одевало хмурые стены скользкого оникса. Теперь стало видно, что бледным маяком было единственное окно, горевшее высоко на одной из самых выспренних башен, и с приближением беспомощного полчища к вершине горы Картеру показалось, что он различает гадкие тени, мелькавшие в слабо освещенном заоконном пространстве. Это было странное арчатое окно, сведенное небывалым на земле сводом.

Толща горы теперь уступала место гигантским основаниям чудовищного замка, и лёт полчища, казалось, несколько приутих. Пространные стены взмывали ввысь, и мелькнули широкие ворота, в которые пронесло скитальцев. Ночь царила в исполинском дворе, и тут нагрянула еще более густая тьма нутряных переходов, когда полчище поглотилось великанской аркой портала. Смерчи холодного ветра, дыша сыростью, проносились по непроглядным лабиринтам оникса, и Картеру вовек бы не сказать, какие циклопические лестницы и коридоры безмолвно лежат на пути его бесконечных воздушных кружений. Всё вверх и вверх вело грозное погружение во тьму, и ни звук, ни касание, ни проблеск ни разу не нарушил плотную завесу тайны. Сколь ни огромно было полчище упырей и костоглодных черничей, оно терялось в чудовищных пустотах замка. И когда наконец всё вокруг залилось вдруг зловеще холодным светом той одинокой хоромины в башне, чье выспреннее окно служило маяком, у Картера долгое время ушло на то, чтобы различить отдаленные стены и высокий, далекий потолок и осознать, что он впрямь не оказался снова в безбрежности воздушного поднебесья.

В тронную залу Вящих Рэндольф Картер думал вступить чинно и церемонно, держа себя с достоинством и осанкой, в окружении внушительной упыриной свиты, и принести свою молитву как вольный и могущественный господин на стезях сновидений. Он знал, что сладить с самими Вящими не выше сил простого смертного, и уповал на счастливый случай, что Иных Богов с их ползучим хаосом Ньарлафотепом не окажется в решающую минуту, чтобы прийти им на помощь, как они множество раз делали прежде, когда человек начинал домогаться земных богов в их обиталище или на горах. И со своей жуткой свитой он чуть ли не надеялся поставить на своем наперекор даже Иным Богам, если заставит нужда, зная, как знал он, что упыри не ведают над собой властителей, а костоглодные черничи держат за повелителя не Ньарлафотепа, но лишь первостихийного Ноденса. Но теперь он понял, что тот неотмирный Кадат в холодном его пустолюдии впрямь обстоят мрачные чудеса и безымянные караульные и что неусыпность радений Иных Богов о кротких и слабых богах земли дело верное и неотменное. Хотя и лишенные началия над упырями и костоглодными черничами, несмысленные и не имеющие образа скверны запредельных пространств всё же забирают над ними власть, когда им необходимо; так что в тронную залу Вящих Рэндольф Картер вступил не в сане вольного и могущественного господина на стезях сновидений. Сбитое в кучу и обуреваемое пугающими вихрями со звезд и преследуемое невиданными страшилищами пустынного севера, всё это полчище зависло полоненное и беспомощное, в зловеще холодном свете, помертвело попадав на ониксовый пол, когда по некоему безгласому повелению ветры страха развеялись.