Некрономикон

Когда Премудрый Барзай взобрался на Хатег-Кла, чтобы увидеть, как Вящие пляшут и завывают при лунном свете над облаками, то назад он уже не вернулся. Иные Боги были при том и исполнили ожидание. Зениг из Афората поднялся на поиски неведомого Кадата в холодном пустолюдии, и теперь его череп вправлен в перстень на мизинце того, кого мне незачем называть.

Но ты, Рэндольф Картер, не сробел ни перед какой тварью в дремном краю земли и по-прежнему пылаешь взыскующим огнем. Ты пришел не как любопытствующий, но как ищущий по праву свое; и ни разу не упустил возможности оказать почести кротким земным богам. И тем не менее эти боги препинали тебе доступ в чудный закатный город твоих дрем, и всё из-за собственной мелкой корысти, ибо они не на шутку возжаждали колдовскую прелесть того, что породила твоя фантазия, и дали зарок, что впредь никакое другое место не послужит им обиталищем.

Они бросили свой замок на высотах неведомого Кадата, чтобы поселиться в твоем чудном городе. День-деньской предаются они веселью в его дворцах из мрамора с прожилками, а когда солнце садится, они выходят в сады, напоенные ароматами, и созерцают златозарное великолепие храмов и колоннад, арчатых мостов, серебряных чаш водометов и широких улиц со светлеющими рядами фиалов с ворохами цветов и статуй слоновой кости. А когда наступает ночь, они всходят на высокие террасы в росе и усаживаются на фигурные скамьи из порфира, созерцая небесный коловорот, или облокачиваются на бледные балюстрады, взирая на крутые городские склоны на севере, где в старых островерхих фронтонах начинают одно за другим мягко светиться окошки ровным и теплым светом безыскусных домашних свечей.

Боги прониклись любовью к твоему чудному городу и больше не ходят путями богов. Они позабыли чертоги земного величия и горы, которые знала их юность. На земле нет больше богов, которые были бы боги, и лишь Те, Иные из запредельных пространств, держат власть на забвенном Кадате. Далеко отсюда, в раздолах твоего собственного детства, Рэндольф Картер, тешатся нерадивые Вящие. Слишком хороша твоя дрема, о мудрый и первый среди дремных странственников, ибо ты отвадил богов сна от всечеловеческого мира видений ради мира, который есть твой и только твой, из своих ребячливых фантазий возведя город прекраснее всех прежних фантазмов.

Это негожее дело, что Вящие покинули престолы свои, чтобы паукам плести на них тенета, и вотчину свою, чтобы Иным властвовать в ней темной властью Иных. Неминуче бы силы потустороннего ввергли в ужас и хаос тебя, Рэндольф Картер, кто причина всей этой смуты, не будь им ведомо, что лишь ты один можешь воротить богов в их мир. В твой и только твой дремный край между сном и явью не досягают никакие силы абсолютной ночи; и лишь ты можешь тихо и мирно проводить себялюбивых Вящих вон из твоего чудного закатного города и сквозь северный тусклый туман в исконное место их на высотах неведомого Кадата в холодном пустолюдии.

Итак, Рэндольф Картер, именем Иных Богов я дарую тебе пощаду и повелеваю тебе исполнить мою волю. Я повелеваю тебе отыскать тот закатный твой, только твой, город и проводить вон оттуда забывшихся заблудших богов, которых ждут в дремном краю. Отнюдь не трудно найти ту жаркоцветную горячку богов, фанфару нездешних труб и грохот нетленных цимбал; ту тайну, суть которой, не даваясь, преследовала тебя по многошумным залам яви и немейшим пропастям сна и терзала тебя проблесками угасших воспоминаний и болью утраты вещей, охватывающих трепетом и исполненных значения. Отнюдь не трудно отыскать тот символ и ту реликвию твоих дней, сопричастных чуду, ибо это воистину не что иное, как несокрушимый и вечный адамант, в котором, закристаллившись, играет искрами то самое чудо и освещает твой вечереющий путь. Внемли же! Не за незнакомые моря, но вспять по хорошо знакомым годам проляжет твой путь; назад к разноцветностям и необыкновенностям детства и живым, полным солнца проблескам волшебства, которые являются в примелькавшихся картинах широко открытым детским глазам.

Ибо знай же, что твой золотой и мраморный город чуда — это только целокупность всего, что ты видел и любил в детстве. Это великолепие бостонских крыш по склонам холмов и обращенных на запад окон, разгоревшихся в предзакатном солнце, это дышащая настоем цветов Комман, и величественный купол на холме, и путаница островерхих фронтонов и печных труб в сиренево-синей долине, где под арками многих мостов дремотно клубит свои воды река Карла. Эти вещи ты, Рэндольф Картер, увидел, когда весенней порой нянька впервые вывезла тебя в коляске на улицу, и это будут последние вещи, какие бы ты ни увидел очами памяти и любви. И есть древний Сэлем, бременеющий своими годами; и призрачный Марблхэд, нисходящий своими скалистыми стремнинами в прошлые века; и роскошь вида с далеких пастбищ Марблхэда по ту сторону бухты на сэлемские башни и шпили против закатывающегося солнца.