Нелюбимая

— Послушай, — Герман поцеловал мою руку. — Я понимаю тебя. Просто хотел сказать, если тебя будет что-то тревожить или ты просто захочешь о чем-то поговорить, то я всегда тебя выслушаю. Раньше я много времени уделял работе и не мог растрачивать свои силы на телефонные разговоры и в целом на обычные разговоры. Но, чем больше я тебя узнаю, тем сильней убеждаюсь в том, что для тебя важно внимание, важно, чтобы тебя слышали. Поэтому, я просто хочу, чтобы ты знала, я всегда рядом и мне ты можешь довериться.

— Спасибо, — я прильнула к Герману. — Ты у меня самый замечательный.

— Не принижай мои недостатки, — он по-доброму и так уютно засмеялся.

— Знаешь, я хочу тебе кое в чем признаться, — я выпрямилась.

— Надеюсь, это что-то хорошее?

— Думаю, да, — я пригладила волосы. — Знаешь, в тот момент, когда… Когда всё это случилось, — трудно было вот так просто обозначать словами весь тот кошмар, который произошел со мной, поэтому я не решилась вымучивать из себя хоть какие-то объяснения, Герман и так прекрасно понял. — Мне вдруг пришла в голову мысль, что было бы неплохо назвать нашу дочь Викторией. Как ты на это смотришь?

— Виктория, — Герман произнес это имя так, будто пробовал его на вкус. Прежде, я не совсем понимала эту формулировку и вообще, как она действует. Но Герман действительно пробовал, знакомился с этим именем как с живым человеком. — Вика, Викуша. Мне нравится. Это имя обозначает победу, а наша дочь всегда и во всём будет победительницей.

— Так ты не против? — я оживилась, потому что опасалась, что мы можем умудриться поссориться даже из-за имени.

— Нет, конечно. Я поддерживаю твой выбор. Прекрасное имя, — Герман поцеловал меня в лоб. — Для меня главное, чтобы ты выносила нашего ребенка и в скором времени здоровенькая и крепенькая Виктория увидела наш мир. А всё остальное — уже мелочи.

После такой ужасающей вереницы событий я по-настоящему боялась уже чему-либо радоваться. Будто это была для меня непозволительная роскошь. Этот страх скорее был надуманным, чем настоящим, но я никак не могла с ним справиться.

С момента моей выписки время стремительно побежало вперед. Я вернулась к университетским занятиям, Герман снова погрузился в работу. За окном уже наступила весна, я стала чаще выходить на улицу и подолгу засиживаться в саду. В нем у меня появлялось какое-то особое вдохновение, и я усердно принималась писать картины. Может быть, когда я окончу университет, то попробую сделать свою персональную выставку. Почему бы и нет? Будет мое маленькое дело, которому я могла бы посвящать свободное время и заодно прививать Виктории любовь к живописи, к искусству.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Правда все эти планы на будущее омрачались моим колючим страхом. Чем ближе становилась дата родов, тем сильнее я начинала беспокоиться. Прежде я так сильно не волновалась. А сейчас даже пальцы немного подрагивают только от одной мысли, что вот-вот придет время родов. Доктор говорит, что мой страх вполне естествен, многие женщины боятся такого ответственного момента. Организм подготавливает себя к нелегкой работе, а нервы перетекают в стадию особенного напряжения. Конечно, меня это немного успокаивало, но, когда наступал вечер, прежний страх всё равно возвращался. А вдруг я не справлюсь? Вдруг буду плохой матерью? А если что-то пойдет не так? Мне ведь даже не с кем было поговорить на эту тему.

Конечно, Герман всегда рядом, готов выслушать меня, но он же мужчина. При всём моем нежном отношении к нему, вряд ли он сможет чётко понять мое состояние. Я ни о чем не жалела, просто боялась грядущих родов, боялась боли, даже боялась, что могу умереть. С дуру начиталась всякой литературы на тему родов, там иногда такие жуткие вещи описывались, что никаких фильмов ужасов смотреть не надо. Книги подобного рода я быстро отложила на самую дальнюю полку, чтобы они больше меня не пугали.

Я должна родить где-то в начале мая. Поэтому, когда этот месяц начал стремительно подкрадываться, будто какое-то жуткое хищное животное, моя тревога продолжала увеличиваться. Я старалась ее спрятать где-то глубоко в себе и придавливать рукой всякий раз, когда она стремилась выйти наружу, но дрожь в кончиках пальцев вероломно напоминала о том, что от этого чувства не спрятаться, не скрыться.

Сегодня сад был залит мягкими тёплыми лучами майского солнца. Я сидела на скамейке под цветущей яблоней и держала на коленках развернутый альбом, на белой странице которого, были видны только контуры будущего портрета, выполненного карандашом. Я просто хотела чем-то занять свои руки, поэтому кого-то определённого не планировал изображать. Так вымышленный образ, продиктованный фантазией.