Немец

— Народ-победитель, к твоему сведению, слишком «разболтался», освобождая Европу от фашизма. Посмотрел на тамошнюю жизнь, фильмы разные, картинки, качество шмоток оценил. Плюс, решили, что теперь-то все, дескать, победили врага, начнется новая жизнь, жди от властей благодарности. И дождались новых расстрелов и лагерей. В Москве было дело врачей-вредителей, борьба с космополитами, заговор военных, строителей, про который я тебе рассказывал, и еще десятки других заговоров. И вот в Донском монастыре было так называемое «захоронение номер 1», если я не ошибаюсь. Туда свозили расстрелянных. Так что в ближайшем будущем не жди, что правда откроется. Могли бы в 1992 году что-то сделать, но сейчас уже все — поезд ушел…

Ральф слушал шокирующий рассказ, пусть частично, но подтверждающий гипотезу: его дядя нашел свой последний приют за стенами Донского монастыря. Но тут Антон сказал:

— Прямого подтверждения, что твой дядя лежит в этой могиле, нет. Дядя Саша ведь утверждает, что никаких ссылок на военнопленного Ральфа Мюллера в архивах не обнаружено. Быть может, он вообще никогда не бывал в Москве. Честно говоря, не хочется прекращать попытки отыскать его следы.

— А я вот сижу напротив тайника, который, наверное, сделал мой дядя, хожу по этой земле, и мне кажется, что я его уже нашел. Мы ведь в семье помним его, а это главное.

— Другими словами, ты не собираешься больше заниматься поисками?

— Не знаю…

— Эх, жаль, что мы никогда так и не узнаем, куда делось содержимое ящика! А, главное, действительно ли там было что-то еще…

Антон встал, собрал охапку сухих веток, оторвал от ствола поваленной березы внушительный кусок коры, и через минуту весело и уютно заполыхал небольшой костерок.

— Антон, — сказал вдруг Ральф, — из головы не выходит рассказ твоего дяди про несостоявшийся расстрел.

— А я привык, потому с детства эту историю знаю. Но догадываюсь, к чему ты клонишь.

— Но ведь это возможно… Представляешь, если бы тем самым солдатом, пожалевшим твоего дядю, был мой дядя Ральф?! Впрочем, на нашу долю и так чудес предостаточно. Уже то, что из десяти миллионов москвичей я встретил именно того, чьи родственники живут в деревне, где служил мой дядя… Но, все равно, хотелось бы верить… Знаешь, словно там, на небе, все заранее было предопределено. Вот он ведет твоего дядю Колю на расстрел, а на небе уже известно, что их племянники встретятся через полвека…

— Да, согласен, хотелось бы верить, но, по-моему, такое случается только в кино.

— Верно, в жизни так не бывает.

Глава тридцать вторая

Отто и Ральфу повезло — им удалось неплохо устроиться в лагере, куда они попали летом 1943 года. Лагерь на реке Тобол, что в переводе с древнеславянского означает «курган», располагался в 20 километрах от Астрахани. Природное жизнелюбие и оптимизм Ральфа, усилившиеся многократно после столь чудесных спасений, постепенно передались Отто. Друзья держались вместе, с виду охотно выполняли любую работу. Лагерный быт в целом был достаточно сносный и совсем не подтверждал страшные рассказы о нечеловеческих ужасах русского плена, которыми кормили германских солдат перед отправкой на фронт.

Конечно, жизнь в неволе — не сахар, тут есть все: грубость и жестокость охраны, изнурительный труд, однообразная кормешка, холод, отсутствие удобств и главное, тоска по дому вкупе с полнейшей неизвестностью впереди. Но жить, как говорится, можно, особенно, если у тебя голова на плечах и есть жгучее желание когда-нибудь снова увидеть родные края.

К тому же, приятели помнили, что попали на здешние нары не из теплых казарм, а из гостиницы под названием «Стылая траншея». Русский лагерь, в любом случае, был сносной альтернативой смерти вследствие обморожения.

Ральф и Отто так усердно работали на полях местного kolkhoz, что на них обратил внимание некий Эрик Шмидт. Он был тоже из пленных, но отчего-то находился в привилегированном статусе: работал бригадиром (значит, почти совсем был освобожден от физического труда), и не каждый день наведывался в общую столовую. Но он ведь должен был где-то питаться?

На поверку Шмидт оказался самым настоящим идейным немецким коммунистом, которого советские власти решили использовать для «перековки» наиболее «перспективного» контингента.

Осуществляя идеологическую вербовку пленных, Шмидт попутно развивал собственный мелкий «бизнес». Используя более тесные контакты со средним звеном лагерного начальства и коррумпированность разлагающейся вдали от фронта охраны, Шмидт производил обмен имущества военнопленных на продукты, спиртное и теплую одежду.

Отто и Ральф начали посещать «политзанятия» Шмидта, а точнее, специальные курсы, где простым немцам преподавали основы философии, созданной их соотечественниками господами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом.