Немец

Вагон, куда они загрузились, был начисто лишен удобств. Сидеть пришлось на покрытом неплотным слоем несвежей соломы полу. Хорошо, хоть, имелась небольшая печка да нечто вроде туалета в огороженном фанерными щитами углу. Впрочем, им еще повезло. В соседних вагонах пассажирам пришлось путешествовать в обществе домашнего рогатого скота.

Так ехали до Брянска, откуда поезд направился на юг, через Украину. Несколько дней спустя они прибыли в Недригайлов.

Оказалось, в этом городе формировались целые «отпускные составы». Минимум 2000 человек ожидали здесь отправки на запад. Станция разделилась на два мира. В одном царило необычайное для военного времени оживление. То тут, то там слышались песни. Два солдата из «Великой Германии» собрали целую толпу зрителей, умело импровизируя на гитаре и губной гармошке. Здесь знакомились, курили, из уст в уста передавали армейские истории, перевирая имена, названия мест и выдавая за факты фантастические вещи.

В другом тишину нарушали стоны тяжелораненых, которых на носилках доставляли к стоящим под парами составам.

Отто и Ральф три часа проторчали в очереди, чтобы, наконец, попасть в кабинет коменданта. Но прежде им пришлось пройти через дотошную и довольно унизительную процедуру проверки, которую выборочно проводила местная жандармерия. Здесь, в спокойном тыловом районе, где был относительный порядок, жандармы имели больше власти, чем там, где рвались русские снаряды и лилась кровь. Казалось, они отыгрывались на прибывших с фронта за презрение к полиции, которое фронтовики с большим трудом пытались скрыть. На глазах у Ральфа двое жандармов остановили пожилого солдата и устроили взбучку за, как им показалось, неопрятный вид.

— И что такого? — спросил с удивлением солдат.

— А то, — ответил ему жандарм, — что отсутствие дисциплины есть настоящее предательство. Посмотри на свой китель, на свои сапоги! И почему ты без головного убора?

Солдат повысил голос, сказав им что-то вроде «я не в прачечной отсиживался, а полгода дрался под Москвой и на Кавказе, и не позволю так со мной разговаривать».

— Ах, ты не позволишь так с тобой разговаривать? — услышал он в ответ. Жандарм выпучил глаза, вплотную подступил к солдату и, брызгая слюной, проорал ему прямо в лицо: — Ваши бумаги, быстро!

Жандармы отобрали отпускное свидетельство у несчастного и порвали его на мелкие кусочки. Что случилось дальше, Отто и Ральф не видели — подошла их очередь ставить отметку в отпускных документах.

Им пришлось провести в Недригайлове еще два дня. Не всем отпускникам хватило места в поездах, потому что в первую очередь в глубокий тыл отправляли раненых. Наконец, они разместились в настоящем пассажирском вагоне. Несмотря на тесноту, ехать было весело. Всю дорогу стоял невообразимый шум.

Ральфу повезло — ему досталось местечко у окна. Рядом дремал Отто. Напротив сидел чрезвычайно разговорчивый пехотный ефрейтор. Ему покоя не давала тема вероломства русских, о чем он готов был рассуждать сутками. Окружающие, находившиеся в благодушном, отпускном, настроении, равнодушно внимали возмущенному басу попутчика:

— Ведь как такое получается? — вопрошал он. — Если мы договорились с русскими, что нам нужен коридор через их территорию в Иран, то почему бы нас не пропустить? Так они ведь привели свои войска в боевую готовность и ждали у границы момента, чтобы напасть на нас! Нет, черт побери, они не понимают другого языка, кроме языка силы. Говорят, Сталин готовил вторжение в Польшу на конец июня 1941 года, а мы упредили его на каких-то восемь дней. А я думаю, он пропустил бы наши войска, якобы к иранской нефти, а сам ударил бы нам в тыл. И многие из нас сейчас не ехали бы в отпуск.

Отто наклонился к Ральфу и прошептал:

— Слушай, по-моему, нам выдали синтетические носки. Мы почти не ходили сегодня, а ноги горят, будто кто уголь в сапоги подбросил.

— Мне носки не выдали вообще, да я и не спрашивал. Хватило портянок. Накрутил на ноги и — порядок. Так, кстати, делают абсолютно все русские. Недаром отец мне говорил: «Главный враг солдата — носки, а не осколки». Так что я этого «врага» избегаю. Очень удобно. Сапоги на портянках плотно так сидят. И, главное, любую ткань можно использовать, по вкусу. Хочешь научу?

— Не знаю. Ну, научи… Портянки, конечно, много кто носит. У нас хоть есть выбор, что носить. А иваны, кстати, носки с наших убитых стаскивают, потому что своих нет. Хотя и у них можно позаимствовать всякие там первобытные штуки…

— Ага, valyenki, например, что там еще?

— Шапки меховые, штаны ватные.

— Да уж, нам бы все это сразу иметь, может не отошли бы к Смоленску в декабре.

— Точно. Генерал Мороз, будь он неладен, воюет по своим правилам. Но нам с тобой, кстати, повезло. Отсиделись в деревне у печи.

— Не скажи, Отто… А Зигфрид?

— Да, Зигфриду не повезло.

— Не успеешь оглянуться — и ты в компании неудачников. На войне счастье изменчиво.

— Ральф, мы едем домой, думай об этом, — Отто мечтательно потянулся. — Домой! Ты понимаешь? Вдумайся, старик, до-мой!