Немезида

Раньше, когда губернатор ещё расшибал лоб об землю перед Террой, а знать лишь брюзжала и ничего более, судьба уготовила Руфину оставаться  в низком звании унтер-офицера дагонетских СПО. По большей части, его жизнь заключалась в увиливании от своих обязанностей – если их можно было назвать этим словом – и в перекладывании рабочей нагрузки на людей более низкого звания, которых угораздило служить под его началом в машинном парке. С того самого мига, как судебный чиновник предложил ему выбор между службой и колонией для несовершеннолетних, и он записался в армию, Руфин никогда не хотел вернуться к жизни гражданского, но за всё это время он так и не сумел избавиться от страстной мечты о том дне, когда он сможет носить вожделённые офицерские галуны. Ему не приходило в голову, что общий уровень его некомпетентности оставлял далеко позади ту малую толику способностей, что у него были. Руффин просто-напросто был не в состоянии осознать тот факт, что его не повышали из-за того, что он был плохим солдатом. Его держали в городском гарнизоне из-за нехватки кадров, и об этом знали все, кроме него самого. Послушать Руфина, так могло показаться, что вышестоящие офицеры организовали грандиозный заговор, чтобы не дать ему подняться по карьерной лестнице, в то время как по ней продвигали других – людей, которых он считал менее заслуживающими этого, несмотря на многочисленные доказательства противного. Но Руфин был не из тех, кто позволял фактам встать на пути своих убеждений.

Он злобствовал и подрывал авторитет любого, кто носил галуны, за его спиной. Он развлекался, размалёвывая стены казарменных душевых анонимными непристойностями об этих людях, вытирая ноги о каждый приказ, который они ему отдавали, отыгрываясь на них этими и ещё дюжиной других смехотворных способов.

Именно по этой причине Геда Руфин находился в кабинете своего командира, когда случилось "освобождение". "Освобождение", так это теперь называлось – кровавый день переворота, после которого Дагонет заявил о свободе от власти Империума и верности знамёнам Воителя Хоруса.

Позабытый Руфин сидел в ожидании. Его вызвали для дисциплинарной проверки: кто-то услышал, как он очернял своих командиров, слишком многих за один приём. Если бы такое случилось в любой другой день, то, скорее всего, для него бы всё закончилось отставкой из СПО из-за причиняемых им хлопот.

Но тут началась стрельба, и он увидел, что во внутреннем дворе солдаты сражаются с солдатами. Бойцы из дворцового гарнизона, чьи униформы уродовали перечёркнутые символы аквилы, убивали всех тех людей, которых он отродясь не любил. Он прятался в кабинете своего командира, когда туда вбежал офицер, выкрикивая ему приказы. В затылок тому дышала пара дворцовых, и, увидев их, Руфин наконец-то сообразил, что происходит. Когда командир крикнул, чтобы он пришёл к нему на помощь, Руфин взял декоративный кинжал, которым мужчина вскрывал письма, и всадил в него. Позднее, предводитель вторгшихся войск пожал ему руку и предложил маркер, чтобы зачеркнуть его собственную эмблему Империума.

Благодаря этому Руфин получил галуны своего офицера, как и все те, кто сдался вместе с ним – это, или гудение лазерного выстрела в затылок. После того, как всё улеглось, новый режим испытывал нужду в офицерах, чтобы восполнить прореженные им ряды. Руфин был счастлив согласиться – Император или Воитель, его не волновало, чьему имени он должен отдавать салют. Он не испытывал почтения ни к одному из них.

Машинный парк остался в прошлом. Теперь он командовал "охраняемым лагерем при чрезвычайных обстоятельствах", который был организован на территории конечной станции столичного монорельса. С того момента, как знать остановила железнодорожное сообщение, пассажирские поезда простаивали. Теперь на них была возложена новая задача: служить в качестве тюремных пристанищ  тем сотням граждан и глупцов-повстанцев, которые посмели не принять новый порядок.

Руфин помыкал ими, прогуливаясь туда и обратно по высоким мостикам над забитыми битком платформами. Избиения и казни случайно выбранных людей гарантировали, что каждый заключённый знал, кто держит в своих руках власть над его жизнью и смертью. Когда Руфин не срывал на пленных тупое зверство и скуку, он бродил по оружейным складам нижних уровней, организованных в шахтах для профилактики двигателей. Ему нравилось бывать здесь, среди запахов кордита и оружейной бронзы. В окружении всей этой огневой мощи он ощущал себя настоящим солдатом.

Войдя в обзорный купол над бывшей центральной площадью станции, он застал дежурного офицера прихлёбывавшим из кружки с чёрным чаем, и сверкнул на него глазами.

– Статус? – рявкнул он.

Офицер посмотрел на свой хронограф:

– Перекличка в начале каждого часа, сэр. Это ещё через четверть оборота, – он едва кончил говорить, как сетка интеркома над их головами с треском пробудилась к жизни.

– Досрочно? – произнёс Руфин.

– Диспетчерская! – зазвучал по воксу панический голос. – Я думаю... думаю, могла возникнуть проблема.