Мысленно я уже составила план занятий, чтобы наверстать упущенное в естественных науках и разобраться в медитациях, и письмо с гербом Оморфиас открывала все в том же приподнятом настроении.
Писала мама, и первая же строка заставила меня насторожиться и замереть, недоверчиво подставив бумагу под кружок света от ученической лампы.
«Дорогая Аэлла,
надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии…»
Тон был столь правилен и официален, что я немедленно заподозрила неладное. Прекрасная виконтесса Оморфиа никогда не придерживалась строгих правил письменного этикета, поскольку с чисто аристократической небрежностью полагала, что правила созданы для тех, кто не впитал их с молоком матери, а был вынужден учиться.
Так мама писала, когда кто-то стоял у нее над душой. Я небезосновательно подозревала, что давить на виконтессу в ее собственном доме мог разве что виконт.
«Наш добрый господин был весьма расстроен, получив известие о твоём вынужденном отъезде из школы. Он опасается, что слухи распространятся быстрее пожара, и потому посчитал необходимым позаботиться о твоей репутации.
Ты ведь знакома с сэром Хадзисом?..»
Сэра Хадзиса я знала прекрасно — и жалела об этом каждую секунду с момента знакомства. Отчим будто специально выбрал самого отталкивающего из своих протеже, чтобы всячески способствовать нашей помолвке. Сэру Хадзису было за пятьдесят, но его волосы об этом так и не узнали, поскольку расстались с этим бренным миром еще до моего рождения. В довесок шла отвратительная привычка называть всех женщин вокруг «милочками» и гонять меня с мелкими поручениями, словно горничную. Сам сэр Хадзис передвигался очень мало и неохотно, что тоже имело некоторые последствия, о которых благовоспитанным леди полагалось деликатно молчать.
Мама так и поступила. Только в самом конце письма, после перечисления всех достоинств сэра Хадзиса (весьма краткого, впрочем), добавила торопливым почерком: «Я поставила в известность графа Аманатидиса на случай, если сэр Хадзис пожелает засвидетельствовать свое почтение твоему доброму покровителю».
Сообщение в целом скорее приободряло, чем расстраивало, но с покровителями у меня в последнее время как-то не складывалось. Кроме того, я вовсе не была уверена, что граф Аманатидис вспомнит, кто я такая и какое отношение он имеет к моей помолвке. Да мы даже представлены не были!
По всему выходило, что, как бы ни требовала моя гордость справиться со всеми проблемами самостоятельно, мне всё-таки был нужен покровитель. Студенты-старшекурсники на эту роль не подходили по предельно простой причине: их власть надо мной была обусловлена только тем, что они куда больше знали о преподавателях и порядках в университете. Но все это я могла разузнать и сама. Со временем, правда, но игра все же не стоила свеч — особенно если вспомнить, как повел себя Фасулаки по отношению ко мне.
Граф Аманатидис тоже отпадал: во-первых, не факт, что его волнует моя судьба, а во-вторых, он приносил куда больше пользы, пока вовсе никак себя не проявлял. Граф приходился дальним родственником вдовствующей королеве, и в моих же интересах было, чтобы никто не сообразил, как можно дешево и сердито породниться с правящей династией. Нет, если не останется никакого выбора, отвергать покровительство родного отца я не собиралась, но и всецело полагаться на него тоже не спешила.
Основная проблема заключалась в том, что больше мною никто и не интересовался. Оставалась надежда разве что на пресловутые «высшие армейские чины», которые покровительствовали Фасулаки из-за его исследовательской работы.
Увы, это означало, что ссориться с ним нельзя, сколь бы оскорбленной я себя ни чувствовала. Мне нужен был договор о совместном исследовании — без него в армии могли никогда не узнать о моем существовании.
Этот вариант дурно попахивал, но альтернативой был разве что граф Аманатидис. Кроме того, никто не запрещал мне продолжать поиски — и заручиться поддержкой подруг. Сами они ничего не решали, но их родители имели какое-никакое влияние: все же дети простолюдинов в «Серебряный колокольчик» не попадали ни при каких обстоятельствах, а аристократические круги — штука весьма тесная. Вдруг кто-нибудь да донесет до отчима светлую мысль, что разница в возрасте между супругами — это, конечно, вполне нормально, но в три раза — всё-таки перебор!