– Знаю, что философы. Я только что филологический закончила, мы с филфаковцами дружны были. Но у щедровитян я как раз философских подходов не ощутила. Может, от того, что мимоходом к ним заскочила. Они в то время считались модными, много шуму вокруг них витало, вот я и клюнула на приманку. Но они же методологи, это – в моём понимании, – нижний этаж философии. Разочаровалась, зато со своим гением познакомилась. – Указала на мужа. – А как он красиво ухаживал! Устоять было невозможно.
– Да, там методологи собрались, – разъяснил профессор. – Я по образованию технарь, но как раз методология в широком смысле меня в то время интересовала.
– Но ты тоже быстро устал от этих щедровитян, я же помню.
Донцов не схватывал, о чём они говорят. Михаил Сергеевич заметил его растерянность, спохватился:
– Людмилочка, мы с тобой ударились в воспоминания, а нашему гостю они невдомёк. Невежливо!
– Да, за этим прекрасным чаепитием я познаю много нового. О романе Кочетова ничего не знал. О щедровитянах тоже слышу впервые. Это что-то вроде инопланетян?
Михаил Сергеевич раскатисто рассмеялся.
– Очень удачная шутка! Именно что-то вроде инопланетян – с моей точки зрения, конечно.
Но Людмила Петровна не разделила весёлого настроения супруга, сказала с мимолётной гримасой:
– Было бы смешно, если б не вышло так печально.
– Сегодня, уважаемая Людмила Петровна, вы устроили мне вечер загадок, – вежливо улыбнулся Донцов. – Чувствую по вашему настроению, что с этими неизвестными мне щедровитянами тоже не всё просто.
– Не всё просто! – эхом отозвалась Людмила Петровна, и в её тоне послышались предосудительные нотки. – Виктор, сложнее некуда, вот как всё повернулось. Но это не моя тема. Пусть Михаил Сергеевич вас просветит, он полностью в курсе.
Профессор демонстративно почесал в затылке, давая понять, что раздумывает над предложением супруги. Потом неуверенно переспросил:
– Людмилочка, да нужно ли ворошить эту тему?
– Нужно, нужно! Виктору очень полезно ориентироваться в этих вопросах. Ты же слышал, как он удивился, услышав о сталинизме Александра Яковлева на рубеже семидесятых годов. А уж история со Щедровицким вообще сегодняшняя. – Вдруг лукаво улыбнулась и подначила мужа. – Миша, дорогой, ты просто обязан просвещать людей новых поколений.
Получив разрешение на грани приказания обогатить эрудицию гостя, профессор, как показалось Донцову, с облегчением вздохнул и с удовольствием ринулся в новую тему:
– Во-первых, дорогой Виктор, необходимо объяснить, кто такой Щедровицкий. Это философ-методолог, основавший свою школу. Некоторые почитатели уподобляют его чуть ли не Платону и Архимеду, что указывает на ажиотаж, раздутый вокруг его имени. А оппоненты, наоборот, берут слова «философская школа» в кавычки, отказывая учёному во владении чистым знанием, признавая за ним только умение манипулировать сознанием людей с помощью специфической фразеологии – так называемый «птичий язык» Щедровицкого, – всевозможных графиков, схем, и считая его отпетым политтехнологом.
– Начало, надо сказать, увлекательное, – улыбнулся Донцов, попивая душистый чай. – Кстати, если я верно понял, Щедровицкий священнодействовал ещё в конце пятидесятых годов прошлого столетия. Но в те времена, опять же согласно моим представлениям, самого понятия политтехнологии не существовало. Во всяком случае, в СССР.
– Понимаете ли, Виктор, история нашей общественной мысли весьма витиевата. Школу Щедровицкого, которая, между прочим, сперва называлась логической и лишь потом стала методологической, основал – как вы думаете, кто? Никогда не догадаетесь! Главный антисталинисттого периода – в научном мире, разумеется, – философ Александр Зиновьев, впоследствии, как известно, ставший ярым антизападником, остроумно заметившим, что понятие «западник» произрастает от слова «западня». Зиновьев был логиком, потому и школа сперва считалась логической.
– Миша, Миша, – вдруг прервала профессора Людмила Петровна, – я понимаю, это к теме не относится, но умоляю тебя, расскажи про Зиновьева. Как получилось, что он уехал на Запад. Потрясающая история! Я сама с удовольствием ещё раз послушаю.