Немой Онегин. Части 18 - 23

Рядом с Онегиным Пушкин поставил Владимира Ленского. Это одна из тех целомудренных, чистых натур, которые не могут акклиматизироваться в развращённой и безумной среде. Эти отроки — искупительные жертвы — юные, бледные, с печатью рока на челе, проходят как упрёк, как угрызение совести, и печальная ночь, в которой мы движемся и пребываем, становится ещё чернее. Пушкин видел, что такому человеку нечего делать в России, и он

убил его рукой Онегина.

Герцен

Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идейные девы.

Белинский

Не мог Ленский ни стать поэтом, ни нажить подагру. О таких перспективах обычно рассуждают друзья и родня над гробом молодого человека. Но над «телом» персонажа поэмы эти бредни слегка смешны, слегка милы и не более.

Ленский задуман и написан Автором как молодой романтик, случайно гибнущий на самом утре юных дней. И никакого будущего у него быть не могло. Вообще никакого.

Нет никакого будущего у Маленького Принца, у Буратино. Их жизнь оканчивается не могилой, а строчкой с точкой. И не надо маяться дурью: мол, Буратино бросил бы капризную кривляку Мальвину, женился на Матрёшке, жили бы они на Арбате и строгали детей на продажу интуристам.

✭✭✭

…В несбыточном варианте судьбы Ленского Пушкин написал о том, чего хотел бы для себя:

Быть может, он для блага мира

Иль хоть для славы был рождён;

Его умолкнувшая лира

Гремучий, непрерывный звон

В

веках поднять могла. Поэта,

Быть может, на ступенях света

Ждала высокая ступень.

Его страдальческая тень,

Быть может, унесла с собою

Святую тайну, и для нас

Погиб животворящий глас,

И за могильною чертою

К ней не домчится гимн времён,

Благословение племён.

Это не о Ленском. Это о той высоте, которая возможна лишь для гения всех времён. Он думал о себе, о судьбе поэта, о смерти; и кто знает — быть может, в печке сгорел черновик:

Быть может, я для блага мира

Иль хоть для славы был рождён;

Моя умолкнувшая лира

Гремучий, непрерывный звон

В веках поднять могла. Поэта,

Быть может, на ступенях света

Ждала высокая ступень.

Моя страдальческая тень,

Быть может, унесла с собою

Святую тайну, и для вас

Погиб животворящий глас,

И за могильною чертою

К вам не домчится гимн времён,

Благословение племён.

Не может быть? Может! Он же не раз переделывал таким манером. В поэме:

Так точно думал мой Евгений.

Он в первой юности своей

Был жертвой бурных заблуждений

И

необузданных страстей.

...Вот как убил он восемь лет,

Утратя жизни лучший цвет.

А в черновике:

Я жертва долгих заблуждений

Разврата пламенных страстей

И жажды сильных впечатлений

Развратной юности моей

...Провёл я много много лет

Утратя жизни лучший цвет.

...В «Онегине» очень много сказано о личных горестях, о личной судьбе, и сказано прямо, а не под маской персонажа. Это и в последних строчках Посвящения, и в Шестой главе. Это не обычная глава, не очередная. Её первое издание заканчивалось важными словами «Конец первой части» (намечалось ещё пять—шесть). Там подведён итог не вышедшим главам поэмы, не фантазиям, а собственной жизни, реальной земной.

Познал я глас иных желаний,

Познал я новую печаль;

Для первых нет мне упований,

А старой мне печали жаль.

Так, полдень мой настал

, и нужно

Мне в том сознаться, вижу я.

Но так и быть: простимся дружно,

О юность лёгкая моя!

Благодарю за наслажденья,

За грусть, за милые мученья,

За шум, за бури, за пиры,

За все, за все твои дары;

Благодарю тебя. Тобою,

Среди тревог и в тишине,

Я насладился... и вполне;

Довольно! С ясною душою

Пускаюсь ныне в новый путь

От жизни прошлой отдохнуть.