Немой Онегин

…В «Онегине» очень много сказано о личных горестях, о личной судьбе, и сказано прямо, а не под маской персонажа. Это и в последних строчках Посвящения, и в Шестой главе. Это не обычная глава, не очередная. Её первое издание заканчивалось важными словами «Конец первой части» (намечалось ещё пять — шесть). Там подведён итог не вышедшим главам поэмы, не фантазиям, а собственной жизни, реальной земной.

Познал я глас иных желаний,Познал я новую печаль;Для первых нет мне упований,А старой мне печали жаль.Так, полдень мой настал, и нужноМне в том сознаться, вижу я.Но так и быть: простимся дружно,О юность лёгкая моя!Благодарю за наслажденья,За грусть, за милые мученья,

За шум, за бури, за пиры,За все, за все твои дары;Благодарю тебя. Тобою,Среди тревог и в тишине,Я насладился… и вполне;Довольно! С ясною душоюПускаюсь ныне в новый путьОт жизни прошлой отдохнуть.

От жизни прошлой отдыхают в ином мире… Он написал это в 26 лет. И если б тогда же умер от какой-нибудь холеры или погиб на дуэли, или в приступе отчаяния покончил с собой, — никто бы не сомневался: эти стихи прощальные. Чуть ли не предсмертная записка. И не первая. О смерти и о своей посмертной судьбе он написал ещё раньше — в конце Второй главы:

Без неприметного следаМне было б грустно мир оставить.Живу, пишу не для похвал;

Но я бы, кажется, желалПечальный жребий свой прославить.И, сохранённая судьбой,Быть может, в Лете не потонетСтрофа, слагаемая мной

Если б эти строки о смерти и посмертной славе Пушкин сочинил в 1837-м — все повторяли бы: «Вот! Он предчувствовал гибель!» Но это написано в 1823-м — за 14 лет до.

…Вторая глава кончается от первого лица. (В данном случае, слово «Первого» будет правильно написать с прописной.) И прямое предсказание в романе есть, но не о смерти, а совсем другое: прославленный портрет.

Быть может (лестная надежда!),Укажет будущий невеждаНа мой прославленный портретИ молвит: то-то был поэт!

Какие притязания! Как смело (отбросив приличную и безопасную скромность) он говорит о будущем: «мой прославленный портрет». Даже если так думаешь, печатать нельзя, потому что нет надёжней средства вызвать бешеную злобу критиков, чем такая похвала самому себе.

Сбылось. Его портрет теперь во всех учебниках. И какая точность предвидения! На прославленный портрет таращатся именно невежды и повторяют «Пушкин наше всё», будучи не в состоянии и одной строфы прочесть наизусть и без ошибок.

Невероятная «лестная надежда» через 13 лет превратилась в уверенность:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,К нему не зарастёт народная тропа,Вознёсся выше он главою непокорнойАлександрийского столпа.Нет, весь я не умру — душа в заветной лиреМой прах переживёт и тленья убежит —И славен буду я, доколь в подлунном миреЖив будет хоть один пиит.Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,

И назовёт меня всяк сущий в ней язык,И гордый внук славян, и финн, и ныне дикойТунгус, и друг степей калмык…

Да-да, все называют, но не читают.

ХCIII. Главный герой

Так о ком роман? Об Авторе узнаём в миллион раз больше, чем о герое.

В романе названы приятели Пушкина (Дельвиг, Вяземский и др.); не раз (хоть и намёками) сказано про ссылку; всюду его пристрастия, мысли, чувства, воспоминания, вкусы, мечты — и всё ярко и с подробностями. А у главного героя всего один приятель — выдуманный Ленский, да и тот «от нечего делать».

Автор полон ума, юмора; Евгений же — сухой, пустой…

Есть некая побочная глава. Называется «Отрывки из путешествия Онегина».

Уважаемый читатель, помните ли, чем кончается «Путешествие Онегина»? Почему-то все помнят начало «Онегина» («мой дядя» и т. д.) и никто не помнит ни начала, ни конца Путешествия. Да и само оно в памяти людей почти отсутствует.