Немой Онегин

Уменьшительное имя (Таня) появляется в романе впервые после 11 упоминаний полного (Татьяна). Няня разбивает лёд отчуждённости, обращаясь к девушке, как к «Тане», трижды в строфе ХVII, один раз в строфе ХVIII, и один раз в строфе 35. С этого момента Пушкин назовёт её «Таней» 33 раза, что в сумме для всей поэмы составит 38, то есть одну треть от частоты обращений «Татьяна».

Набоков. Комментарий

Этот и ему подобные комментарии Набокова невольно заставляют вспомнить Золушку:

Анна. Запиши, мамочка, принц взглянул в мою сторону три раза, улыбнулся один раз, вздохнул один, итого — пять.

Марианна. А мне король сказал: «Очень рад вас видеть» — один раз, «Ха-ха-ха» — один раз и «проходите, проходите, здесь дует» — один раз. Итого — три раза.

Лесничий. Зачем вам нужны все эти записи?

Мечеха.

Не мешай нам веселиться, изверг!

Марианна. Такой бал! Девять знаков внимания со стороны высочайших особ!

Кроме болезненного увлечения арифметикой (свойственного, увы, и нам), тут у Набокова есть ещё кое-что. А именно: безумная няня, разбивающая лёд отчуждённости. Как образовался этот лёд меж Таней и няней (которая растила её с пелёнок), Набоков не говорит.

Если вам кажется, будто мы тут недостаточно почтительны к Набокову, то ведь и ему почтительность была чужда.

На одной из известнейших и отвратительнейших картин Ильи Репина, где изображена дуэль между Онегиным и Ленским, всё смехотворно неверно, включая позы и расположение противников, а Гильо, которого никак не защищает хилый обрубок дерева, стоит на линии онегинского выстрела. Сомневаюсь, что «великий» русский художник читал роман Пушкина (хотя он несомненно видел оперу «великого» композитора), когда писал свою «Дуэль Онегина и Ленского». Как в опере, так и в картине всё оскорбительно для пушкинского шедевра. Дуэлянты стоят как два тупых манекена, выставив одну ногу вперёд, демонстрируя la taille cambree (стройный стан, фр.), и наведя друг на друга дула игрушечных пистолетиков. У Ленского та же поза, что и у юного Пушкина, читающего свои стихи Державину на другой нелепой картине того же художника. Эта постыдная мазня любовно воспроизводится во всех иллюстрированных изданиях сочинений Пушкина.

Набоков. Комментарий

Набоков прав. Картина невозможно глупая, до безобразия противоречит и роману, и дуэльному кодексу вообще.

ХCIV. На полпути

И если навсегда, то навсегда прощай

Байрон.

А вот второе и последнее; лучше сказать: настоящее прощание. Конец романа: