Немой Онегин

Старик сразу молодеет рядом с молодой женой, но она-то стареет сразу. Ей 20, ему 60 — вот им по 40 и выходит. Она стала старше Онегина. Она замужняя дама, а он прежний шалопай.

Девица и жена — полная смена всего. Начиная с причёски… Она проникается и взрослой ролью, и состоянием мужа. Не деньгами, а состоянием ума, души, здоровья. («Душечку» читали?) Уже не прыгает, как вчера, а чинно ходит со стариком под ручку; и мышление меняется, как походка и повадки…

Таня не изображает величавость и пр. Она приобрела её. Величавость приобрелась от знатного и солидного толстого мужа — генерала и князя.

Она себя ведёт нормально для Пушкина. У него героиня в «Метели» не может изменить даже несуществующему мужу — ни лица, ни имени. А что Татьяне предлагает Онегин? — пошлый адюльтер на глазах у мужа, у света — по прописям Первой главы.

Верность? Вы можете цинично высмеивать её. Но циник должен бы ответить на простой вопрос: он высмеивает, потому что считает глупостью? или потому что она не существует?

Но ведь она реальна. Верность — не выдумка. Не верите ни себе, ни людям — посмотрите на собак. И выбирайте: то ли собака дура, то ли вы, увы, хуже собаки (в некоторых отношениях).

Циник наклеивает ценник: мол, грош цена дедовским бредням. Это он пищит, приколотый булавкой, не смея осознать свою ничтожность.

…пылких душ неосторожностьСамолюбивую ничтожностьИль оскорбляет, иль смешит.И лишь посредственность одна

Нам по плечу и не странна

«Нам» — это вежливость Автора и ораторский приём, чтоб не возмутились и дочитали. А вообразите: Пушкин написал бы «вам».

…А жаль, что Таня Жене не дала, правда? Глядишь — ещё одна дуэль; какой сюжет упущен!

Пушкин думает о другом!

О чём? Мы это знаем точно. Чем он дышит — то и пишет: одновременно с финалом «Онегина» — «Каменный гость», «Метель». Всюду верность!

ХCIX. Последнее прости

Тут всё есть, только нет романа.

Горе от умаНо шпор незапный звон раздался,И муж Татьянин показался…

Муж стремительно входит в будуар жены, где остолбеневший Онегин застыл, как городничий Гоголя. Звон шпор! — муж даже сапоги не снял!

А где Татьяна? Оставив Онегина, она ушла либо в спальню, либо в гостиную. В пеньюаре, в слезах (сидела ведь «не убрана, бледна и тихо слёзы льёт рекой»).

Муж, значит, либо уже на неё такую разобранную наткнулся, либо пролетел мимо милого друга посмотреть, в каком состоянии кровать.

Сцена жуткая, скандал неминуем. Вот Пушкин и опустил занавес.

И здесь героя моего,В минуту, злую для него,Читатель, мы теперь оставим,Надолго… навсегда…

Какое-то время Онегин был любимой маской Автора. Потом маска начала тяготить. Потом Пушкин сбросил маску навсегда. Так сказочный принц сбрасывает лягушачью кожу. А если хотите реализма — так бабочка навсегда покидает старый потрескавшийся кокон. Жаль только, что в случае Пушкина этот реализм нуждается в уточнении: навсегда, но, увы, совсем ненадолго. До Чёрной речки.

Блажен, кто праздник жизни раноОставил, не допив до днаБокала полного вина,

Кто не дочёл её романаИ вдруг умел расстаться с ним,Как я с Онегиным немым.

Часть XXV

Предсказание

Предполагаем жить.

Пушкин. 1834

C. Небрежный…

Пушкину работать нравилось, а результат иногда нравился настолько, что он хвалил сам себя не только в частных письмах (ай да Пушкин, ай да сукин сын!), но и публично.

Публика этого почти не замечала, не сознавала, ибо скользила по лёгким стихам, как скользят по льду, не думая, не сознавая, какая глубина под ногами.

Автор, резвяся и играя, прятал похвалы себе между строк. Часто прятал плохо; уши торчали из-под колпачка, шарик выкатывался из-под напёрстка, и любой мог бы крикнуть: вижу-вижу (если бы останавливался и задумывался). Помните, может быть, как Пушкин восхищался письмом Татьяны:

Письмо Татьяны предо мною;Его я свято берегу,Читаю с тайною тоскоюИ начитаться не могу.Кто ей внушал и эту нежность,И слов любезную небрежность…Я не могу понять. Но вотНеполный, слабый перевод…

Эту рецензию мы пролетаем мгновенно. Но если хоть на секунду притормозить: ведь это Автор собственными стихами восхищён так, что не может начитаться. «Кто ей внушал?» — да ты и внушал. А вот Восьмая глава: