Немой Онегин

Александр ПушкинК Лицинию(С латинского)Лициний, зришь ли ты? на быстрой колеснице,Увенчан лаврами, в блестящей багрянице,Спесиво развалясь, Ветулий молодойВ толпу народную летит по мостовой.Смотри, как все пред ним усердно спину клонят,Как ликторов полки народ несчастный гонят.Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный рядС покорностью ему умильный мещут взгляд,

Ждут в тайном трепете улыбку, глаз движенья,Как будто дивного богов благословенья;И дети малые, и старцы с сединойСтремятся все за ним и взором и душой,И даже след колёс, в грязи напечатленный,Как некий памятник им кажется священный.О Ромулов народ! пред кем ты пал во прах?Пред кем восчувствовал в душе столь низкой страх?Любимец деспота Сенатом слабым правит,На Рим простёр ярём, отечество бесславит.Ветулий, римлян царь!.. О срам! о времена!Или вселенная на гибель предана?

Но кто под портиком, с руками за спиною,В изорванном плаще и с нищенской клюкою,Поникнув головой, нахмурившись идёт?Не ошибаюсь я, философ то Дамет.«Дамет! куда, скажи, в одежде столь убогойСредь Рима пышного бредёшь своей дорогой?»«Куда? не знаю сам. Пустыни я ищу.Среди разврата жить уж боле не хочу;Япетовых детей пороки, злобу вижу,Навек оставлю Рим: я людства ненавижу».Лициний, добрый друг! не лучше ли и нам,

Отдав поклон мечте, Фортуне, суетам,Седого стоика примером научиться?Не лучше ль поскорей со градом распроститься,Где всё на откупе: законы, правота,И жёны, и мужья, и честь, и красота?Пускай Глицерия, красавица младая,Равно всем общая, как чаша круговая,Других неопытных в любовну ловит сеть;Нам стыдно слабости с морщинами иметь.Я сердцем римлянин, кипит в груди свобода,Во мне не дремлет дух великого народа.О Рим! о гордый край разврата, злодеянья,

Придёт ужасный день — день мщенья, наказанья;Предвижу грозного величия конец,Падёт, падёт во прах вселенныя венец!Народы дикие, сыны свирепой брани,Войны ужасной меч прияв в кровавы длани,И горы, и моря оставят за собойИ хлынут на тебя кипящею рекой.Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокой;И путник, обратив на груды камней око,Речёт задумавшись, в мечтаньях углублён:«Свободой Рим возрос — а рабством погублён».

Последние 12 строк — ужасное пророчество. Нахлынут жестокие дикари, и Рим погибнет; но не от пришельцев, а от собственного рабского разложения. И какая разница — издалека ли хлынули беспощадные дикари или выросли собственные, вырастили собственных. (И лучше не вспоминать, что Москва — Третий Рим.) Такие стихи, такие глаголы, конечно, жгут сердца людей. Такие стихи невозможно сочинить формально. Льстец действует холодно, по расчёту; его восторг всегда имеет явственный отвратительный привкус. Когда обличает поэт или пророк — личной выгоды они не ищут. Обличение приносит одни лишь неприятности. Иногда тюрьму и ссылку, иногда смерть. Обличение — только от души.