Немцы

Вскоре Штребль почувствовал, что страшно замерз, ноги сводило судорогой, и как он ни старался идти быстрее, все не мог согреться. Когда пришли в лагерь, он дрожа разулся и повесил ботинки к печке. Его лихорадило, зуб на зуб не попадал.

— Угораздило вас в воду забраться, — укоризненно сказал Бер. — Рыцаря из себя разыгрываете! Фрейлейн Тамара, конечно, очень красивая девушка, но зачем такие глупые подвиги? Ложитесь, я вам ужин принесу да в госпиталь забегу, может быть, порошок какой-нибудь дадут.

— Нет, — все еще храбрился Штребль, — я сам пойду в столовую.

Горячий суп немного взбодрил его. Он выпил несколько стаканов ягодного чая и взял банку кипятку к себе в комнату.

— Как мне эти зеленые щи надоели! — жаловался Бер, стягивая ботинки и ложась на нары. — Неужели в России больше никаких овощей нет?

— Однако благодаря этим щам вы от всех болезней избавились, — заметил Штребль.

— Да, просто удивительно! Сначала думал, умру, а потом, наоборот, все обошлось к лучшему. И это со многими, дома всю жизнь лечились, а в России выздоровели. Никаких гастритов, запоров, изжоги. Должно быть этому какое-то научное объяснение… Возможно, отсутствие белков и жиров так благотворно влияет на пищеварительный тракт…

Штребль достал чистую рубашку и посмотрел на себя в маленькое зеркальце. Надо было бриться. Тут он еще раз пожалел, что продал свою бритву. Но табак у него подходил к концу, и невольно возникала мысль: что бы еще продать?

— Наверное, придется бросить курить, — произнес он вслух. — Менять хлеб на табак, как это делают некоторые, я не собираюсь. Я себе не враг.

— Посмотрим, как ты бросишь, — усомнился Эрхард.

— Хауптман строго запретил продавать какие бы то ни было вещи, — предостерег Бер. — Грозил в карцер за это посадить. А то бы я продал, пожалуй, мои часики. Молока бы купил или кусок сала. Хоть это, как выяснилось, и вредно для желудка.

Штребль отправился вниз. Не успел он перешагнуть порог, как его за руку схватила маленькая Мэди.

— Руди, я тебя повсюду ищу!

— Что с тобой? Ты такая взволнованная.

— Меня переводят на кухню, — возбужденно и радостно зашептала Мэди. — Сам Грауер обещал мне это. Теперь, Руди, тебе не нужно будет носить мне свои булочки. Я сама буду носить их тебе, вот увидишь.

У Штребля это энтузиазма не вызвало.

— Ну, а что ты обещала за это Грауеру? — спросил он язвительно.

Мэди вздрогнула, пролепетала что-то несвязное, потом положила руку ему на плечо и виновато заглянула в глаза.

— Извини, я должен пойти к себе, я совсем болен, — сухо сказал Штребль, отводя ее руку.

Он повернулся и ушел, полный самых злобных мыслей. Штребль прекрасно понимал, какой ценой можно было добиться у Грауера подобного повышения, и к тому же ему противна была сама мысль о том, что он может извлекать из любви какие-то выгоды. Штребль никогда слишком не идеализировал женщин и за получаемые от них ласки всегда предпочитал платить сам. Сколько завистливых толков будут теперь вызывать его отношения с Мэди! Вернувшись к себе в комнату, он разделся и залез под одеяло, но заснуть не смог. Сильно болела голова, к тому же разговор с Мэди вывел его из равновесия.

На нижних нарах любезничала парочка: лысый Штейгервальд и одна из девушек, работающих на кухне. Они сидели спиной к Штреблю, но ему были хорошо слышны их шепот и беспрестанная легкая возня. Постепенно это хихиканье и чмоканье Штреблю так надоели, что он заорал:

— Штейгервальд, тебе что, не известно о распоряжении хауптмана? Женщинам запрещается оставаться в мужской роте после девяти часов!

— С каких это пор ты взял на себя обязанности циммеркоменданта? — невозмутимо спросил Штейгервальд.

— Мне осточертела ваша возня! Дай людям возможность спокойно уснуть!

Девушка, бросив на Штребля презрительный взгляд, выскользнула за дверь, а Штейгервальд возмущенно зашагал между нарами.

— Всякий хам, всякий идиот берется устанавливать свои порядки! Давно ли сам из публичного дома вылез, а еще смеет других поучать, как себя вести!

— Ну, счастье твое, Штейгервальд, что я болен, а то бы я тебе показал хама и идиота, — проворчал Штребль. — А в публичном доме мы с тобой частенько встречались. Только ведь я холостой, а ты и тогда уже был женат.

— Ладно вам, — сонно пробурчал Бер. — Пока они целовались, я спал, а как вы заорали, сразу проснулся.

Штребль проболел до самых майских праздников. Докторша нашла у него воспаление легких и уложила в госпиталь.

Он лежал на койке под окном, за которым росла зеленая разлапистая ель. Дальше высился забор, и больше ничего не было видно. Штребль болел впервые в жизни и впервые впал в меланхолию, особенно вначале, когда с трудом мог подняться, болела грудь и кружилась голова. Но как только стал поправляться, все страхи отступили, он повеселел и принялся вытачивать из дерева маленькую шкатулочку, которую собирался подарить фрейлейн Тамаре.

Бер навещал его каждый день. Перед праздником он принес ему большую бутылку молока и пышный пшеничный пирог.

— Где вы это взяли? — удивился Штребль. — Неужели купили?