Ненависть

Она двигалась по хатѣ, какъ тѣнь.

— У насъ печь-то и забыла, когда топлена. Газу нѣтъ… А то керосинку хорошо.

— Ради Бога, тетя, не безпокойтесъ… Я тутъ кое чего привезла.

— И хорошее дѣло, что привезла… Ничего у насъ нѣтъ… Вотъ съ голоду пухнемъ… Видишь, какiе мы стали… А… Постой, я у сосѣдки соломкой, шепочками разживусь… Все водицы согрѣю.

Женя торопилась развязать котомку, тамъ у нея былъ чай, сахаръ. Какъ можетъ она порадовать тетю Надю! О себѣ теперь Женя уже не думала. Надо было спасать тетку. Какъ хорошо, что она прiѣхала. Самъ Богъ, видно, ее сюда послалъ. На немного у нея хватитъ, а тамъ, что Богъ дастъ. Не оставитъ ихъ Господь!..

— Вы, тетя, хворали?..

Надежда Петровна только рукою махнула.

— Это, что распухла-то… Отъ голода, милая, отъ голода… Третiй мѣсяцъ, что хлѣба не видала.

— Какъ-же питались?..

— А вотъ… Жолуди еще были… Гречаная полова… Еще кожа отъ тыквы… Лушпанки, знаешь, — скорлупа отъ картошки… Ну, сушили… Молотили въ муку. Пекли лепешки… Вотъ тебѣ и нашъ хлѣбъ… Казачiй. Про мясо давно позабыли. Повѣришь-ли собакъ всѣхъ съѣли… Котовъ… Сусликовъ на степу ходили, ловили, да и тѣхъ нѣтъ больше… Вотъ оно, какъ обернулось при совѣтской-то власти… Тутъ, говорятъ, на Кубани, будто, и человѣческое мясо ѣли… Покойниковъ!.. Ну, я тому не вѣрю… Вымираетъ съ голоду народъ, Женя. Вотъ и Колмыковы, какая семья то крѣпкая была — всѣ померли. Никого не осталось.

— А что дядя?..

Тетя Надя понизила голосъ до шопота. И страшенъ былъ ея свистящiй шопотъ, точно не человѣческiй то былъ голосъ. Ни одной живой души не было на всемъ куренѣ, а тетя Надя все оглядывалась на окна, на дверь. Ея лицо улыбалось страшной улыбкой торжества.

— Тихонъ!.. Развѣ ты его не знаешь?.. Офицеръ!.. Георгiевскiй кавалеръ!.. Развѣ онъ такое снесетъ?.. Чтобы жиды, да хамы издѣвались. Имени Карла Маркса!.. Это его-то курень!.. Ушелъ мой Тихонъ съ казаками… Въ горы, на Кубань… Ну и сюда налеты дѣлаетъ… Партизанъ… Гроза коммунистамъ. Они его во какъ боятся… Бѣло-бандитъ!.. Пусть… Бѣло-бандитъ!.. Онъ за правду!.. Онъ за Бога!.. Онъ за Россiю!.. За нашъ Тихiй Донъ!.. Его какъ укрываютъ, какъ любятъ то его!.. Вотъ, Женя, ты о немъ мнѣ напомнила, а мнѣ и помирать легко стало… Къ Богу поду, ему да Степѣ молить у Господа полной и окончательной побѣды.

— Поживемъ еще, тетя. Вотъ я вамъ немного столичнаго гостинца привезла. Попитаетесь, маленько.

— Что попитаемся — это хорошо. А только помирать намъ все одно приходится. Тутъ къ намъ статистикъ ихнiй прiѣзжалъ. Въ кол-хозѣ останавливаться не захотѣлъ, у меня присталъ. Такъ сказывалъ, по ихъ подсчету семнадцать миллiоновъ человѣкъ должно помереть въ этомъ году въ Малороссiи, у насъ да на Кубани…

— Семнадцать миллiоновъ!.. Боже мой! Какъ же могугь они это допустить…

— Они, милая, объ этихъ дѣлахъ не дюже печалуются.

— Да, куда-же все подѣвалось?.. Такой хлѣбный край. Гуси-то ваши куда позадѣвались?.. Индѣйки, куры?.. Какой гомонъ ихъ, да крикъ всегда былъ…

— Спроси въ кол-хозѣ… У Карла Маркса спроси… Все обобществили. Все туда забрали… Намъ, единоличникамъ, оставили самую малость. Мнѣ офицерской женѣ и вовсе ничего… Народъ озлобился. А, коли такъ — ни себѣ, ни людямъ!.. Скотину, лошадей, вѣришь-ли, рѣзали, чтобы только имъ партiйцамъ не досталось… Сѣмянную пшеницу скотинѣ пускали — лучше пусть свиньи потрескаютъ, абы не имъ, гужеѣдамъ!.. Мясомъ такъ объѣдалисъ, что больны бывали… Ну пришли о н и!. Кого разстрѣляли — вредители!.. Остальныхъ въ кол-хозъ загнали. Тихiй сталъ хуторъ. Все замертвѣло. Имъ, какъ съ гуся — вода. Механизацiя!.. Понавезли машинъ. Тракторовъ, комбайновъ… А наши, давно-ли соху бросили… Все поперепортили… А тутъ — весна такая стала, что просто — ну!.. Земля къ себѣ кличетъ, сѣмени проситъ, а гдѣ они сѣмена то эти?.. Надо кол-хозный секторъ засѣивать — отъ насъ и послѣднее отобрали — и имъ не на пользу. Какъ сѣмена то сдавали, такъ иной нарочно сорныхъ сѣмянъ понасыпалъ, лебеды, да всякаго мусора. Косить… А какъ косилка то эту ниву покоситъ?.. Тамъ лопухи то повылазили — стволъ въ руку толщиной, «королевскiя свѣчи» выше человѣческаго роста. Нельзя косилкой, чай степью шла, сама видала — народомъ косятъ… Чистое крѣпостное право… Вотъ имъ свобода то какъ обернулась!

— Ну, а кол-хозъ?

— Что-жъ кол-хозъ?.. Силой всего не сдѣлаешь… Когда въ кол-хозъ писали казаковъ, туда пошли самые что ни есть лѣнтяи, лежебоки. Они въ сельскомъ хозяйствѣ ни бе, ни ме не мемекаютъ. Пошли, чтобы ничего не дѣлать. Дарового хлѣба искали… Пѣсни орать, на казенномъ пайкѣ пьянствовать. Тамъ дѣвки съ парнями вмѣстѣ спятъ, самогонъ курятъ, гуляютъ, послѣднее наше добро проживаютъ… Кол-хозъ строили — пѣсень, танцевъ, шума, ругани, крика что было!.. Съ пѣснями строили общественныя конюшни и коровники, съ насмѣшками надъ нами сгоняли птицу въ общественные курятники. Все общее! Какъ хорошо! Нѣтъ богатыхъ!.. Всѣ равны. И вотъ эту-то шпану учить, руководить ею понаѣхали коммунисты изъ Москвы… Все — Володи!..

— Какъ?.. Володя былъ здѣсь?..